Спасти Москву! Мы грянем громкое "Ура!" - Герман Романов

— Вы генерал Сибирского правительства, я вас правильно поняла? И знакомы с адмиралом Колчаком, и не пивом, а тем самым, что был настоящим? — глаза девчушки горели нехорошим огоньком, не предвещавшим ничего доброго.

«Писец! Это современность, мать ее, да еще с пивом! Хана! Девчонка сейчас к главврачу побежит, вон как глазюки загорелись — психа готового поймала. И отвезут меня на белой машине с мигалкой в Иркутск, прямиком на Гагарина, в чудный дом с решетками, где все жители в халатах. И посадят в палату, причем юмор проявят — рядом с „Колчаком“ и „императором“, вот смеха-то будет!»

Однако сейчас Константину было не до веселья. Реальная перспектива оказаться в психушке его не прельщала.

«Бомжом стану — жинка с шурином живо мамину квартиру пристроят, и это в лучшем случае. В худшем так наколют и „колесами“ накормят, что остаток жизни там и проведу. Надо спасаться!»

— Да что вы, милая, — самым проникновенным голосом произнес Константин Иванович. — Это я во сне с вами говорил, приснится же такое. Литературы про гражданскую начитался. Вот и понес «пургу», ничего не соображая спросонок. Я в Иркутске живу, на Байкальской. Зовут меня Константин Иванович Ермаков…

— У вас все тело в отметинах и шрамах. Вы воевали?

— Приходилось. В Афганистане и Чечне, еще была пара «горячих точек». Подполковник в отставке, инвалид второй группы — видите, что с ногой у меня, хожу на костылях. — Константин «подпустил слезу» — девчонка молодая, если на жалость надавить, то проскочить можно, не побежит за главврачом. А это сейчас главное…

— Родились вы когда, Константин Иванович?

— Появился я на свет 28 августа 1961 года. Да вы позвоните в ветеранскую организацию или военкомат, там живо подтвердят мою личность!

Говорить пришлось как можно убедительнее, и это принесло для него положительный результат — грозные огоньки в глазах девушки погасли. Она отошла от кровати, пожав плечами.

— Так вы определились, милостивый государь, кто вы есть на самом деле — Ермаков или Арчегов!

Со стороны раздался до боли знакомый, полный ехидства голос, и Константин от неожиданности даже смог повернуть голову, не ощутив болезненных уколов.

— Таки вы самозванец, Константин Иванович, самозванец!

Никогда еще генерал Арчегов не испытывал столь пронзительное чувство облегчения — ему показалось, что он готов воспарить над кроватью, настолько стало легко на душе.

На него пристально смотрел офицер в танкистской тужурке с погонами капитана, с изуродованным ожогами лицом. Но его голос Константин Иванович мог узнать из тысяч других, ибо к этому человеку невозможно было испытывать равнодушия, а сложную смесь перемешанного с ненавистью уважения. И ответ сразу же нашелся, в голове всплыла известная по кинофильму фраза:

— От самозванца слышу!

Москва

— Владимир Ильич, в последние месяцы сторонники Троцкого называют его чуть ли не вождем мировой революции…

— Наш Иудушка бонапартов сюртук решил на себя примерить?! Первый маршал советской республики? — голос Ленина сорвался на фальцет. — Политическая проститутка! Вот он кто такой! Троцкий не революцию видит в себе, а себя в революции!

За последние полгода вождь сильно сдал — болезни и сверхчеловеческое напряжение, вызванное победоносным походом на запад, серьезно ухудшили состояние здоровья «Старика».

Но он крепился, излучая сильнейший оптимизм — известия о падении Варшавы и Берлина на него действовали если не как лекарство, то как допинг на спортсмена или доза «дури» на наркомана в период ломки.

— Но ЦК знает про его шашни и не позволит навязать свою волю партии!

Ленин, чуть подволакивая ногу, шустро прошелся по кабинету — мягкий ковер хорошо глушил шаги.

Задернутые шторы, неяркий свет от лампы с зеленым абажуром создавали в кабинете почти научную обстановку, в которой так хорошо писать статьи о преимуществах социалистического хозяйствования. Но сейчас было не до трудов — известия из Берлина вызвали гневную вспышку у только что вернувшегося из Горок Ленина.

— Троцкий просит не менее десяти стрелковых и трех кавалерийских дивизий, — спокойно произнес сидящий в кресле еще относительно молодой человек с умными и блестящими глазами.

Это был «товарищ Арсений», Михаил Васильевич Фрунзе, старый большевик, в первую революцию отличился в Шуе, организатор многих выступлений и вооруженных восстаний.

Он только что вернулся из Ташкента, где налаживал оборону — дела в Туркестане сильно осложнились. Нет, белые строго соблюдали подписанное с красными перемирие, вот только втихаря вооружали и снаряжали армию эмира Бухарского, что вновь признал над собою протекторат российского монарха.

Да и хан хивинский, получая через Арал помощь от уральских казаков, подозрительно засуетился — его отряды уже неоднократно вторгались на линию железной дороги.

— Резервов у нас нет! Но Троцкий настаивает на оголении моего фронта, Владимир Ильич!

Фрунзе заговорил с видимым гневом, вполне понятным. Назначенный решением ЦК партии командующим Южным фронтом, он застал его в крайне плачевном состоянии, а ведь от белого Харькова до Москвы почти рукою протянуть по русским меркам, едва тысяча верст.

— Склады и арсеналы пусты, все выгребли. Производство на Тульском оружейном заводе не удовлетворяет самым неотложным нуждам — два пулемета в день ничтожно мало. У нас всего 62 стрелковых и 14 кавалерийских дивизий, на запад отправлена почти половина пехоты и более двух третей кавалерии, почти все аэропланы. Он даже забрал два десятка бронепоездов, хотя тамошняя колея уже нашей…

— А что белогвардейская сволочь затевает?!

— Пока ничего, Владимир Ильич, притихла. Но это и худо. По данным нашей разведки, сейчас на юге развертываются сразу четыре армейских корпуса, в каждом по две стрелковых и одна казачья дивизии — в Одессе, Екатеринославле, Харькове и Царицыне. Сроком для полной готовности отведено ровно полгода. В Новороссийск и Севастополь прибыли несколько английских транспортов с оружием и снаряжением. Среди всего прочего там несколько десятков танков и броневиков, до сотни аэропланов…

— Полгода, — Ленин на секунду задумался, губы выдавили злую улыбку. — А ведь это архиважно! Они ударят нас в спину не раньше апреля.

— Я тоже так считаю, Владимир Ильич. Сейчас все их силы брошены в Молдавию, там идут ожесточенные бои, судя по всему. У них всего восемь дивизий пехоты, не считая конницы и кавказских корпусов, румыны могут выставить втрое больше.

— Это хорошо, батенька, очень хорошо. Как я и говорил, империалисты, еще не сокрушив нас, разодрались между собою. Удара в спину можно не опасаться, им между собою воевать долго придется. Вы меня утешили, Михаил Васильевич, очень. Большое за то спасибо!

— Но ведь нам все равно придется с белыми воевать! — усмехнулся Фрунзе. — Причем тогда, когда Деникин будет иметь под рукою два десятка кадровых, а значит, хорошо обученных дивизий. И в Сибири еще десяток, да на севере две. И это не считая казаков, которые сообща выставят не менее двух десятков конных дивизий. Мы их не удержим, когда просохнут дороги, и в июне они ударят, Владимир Ильич!