Позволь ей уйти - Юлия Монакова

— Ну и балбес, — констатировал Артём спокойно. — Раз гуляешь с одной девушкой, это скотство — ждать звонка от другой и волноваться, что с ней что-то случилось. Для тебя вообще весь мир должен перестать существовать в этот момент!

— Да мы по делу созвониться договаривались, по поводу встречи воспитанников детского дома в Таганроге… Милка решила взять на себя всю организацию, у нашей директрисы в феврале юбилей, а детдому в марте — шестьдесят лет. И что… — он помолчал, собираясь с мыслями, — долго она у нас просидела?

— Ой, слушай, — с досадой поморщился Артём, — если хочешь спросить прямо, не трахнул ли я случайно твою закадычную подружку, то не мычи как глухонемой, так и спрашивай! Ничего криминального, мы просто попили чай и она уехала.

— Придурок.

— И я же ещё и придурок! — Артём возвёл глаза к потолку. — Ты на себя в зеркало посмотри, рыцарь печального образа! Как-то определись уже, а? Сделай выбор. А то ни себе, ни людям…

— Ладно, — вздохнул Павел, меняя неприятную тему, — от Шейла тебе привет, кстати. Мы к нему забегали.

— О, спасибо. Как он там? Всё такой же красавец, цветёт и пахнет?

— Ага. Даже Даша… впечатлилась.

— Смирись, друг, — Артём не выдержал и расхохотался. — Это злой рок — все дамы твоего сердца клюют на бесподобного Шейла!

— Ты опять начинаешь? — вздохнул Павел. Был период, когда Милке действительно нравился этот симпатичный и обаятельный канадец, ещё во время учёбы ребят в академии, но после того, как Павел поговорил с ним по-мужски, тот накрепко усвоил: от подружки Калинина надо держаться подальше.

Дальше болтать было некогда, в класс пришёл педагог-балетмейстер и начал занятие. А вот после урока хореографии Павел наконец увидел Анжелу. Не было настроения с ней любезничать, но он всё же выдавил из себя вежливую улыбку.

— Привет.

— Паша, — сказала она озабоченно, — на многих сайтах сегодня появилась информация о том, что ты встречался в Санкт-Петербурге со своей девушкой. Паблики просто гудят… Будем давать в группе официальное опровержение?

— А что, мы обязаны это делать?

— Ну… — Анжела замялась. — Если она… та девушка… не твоя подруга, то хорошо бы получить от тебя хоть какое-то объяснение. Поклонницы волнуются.

— Когда СМИ пишут о нашем с тобой романе, ты не спешишь это официально опровергать, — не удержался Павел, — хотя прекрасно знаешь, что это неправда. Так что… обойдёмся без опровержений. И вообще без комментариев.

Её губы еле заметно задрожали.

— Я пойду в репетиционный зал, — ровным голосом сказала Анжела и быстро выехала из танцкласса, ловко управляя своей коляской.

— Слушай, я тебя сегодня даже боюсь, — присвистнул Артём. — На хрена ты обидел этого невинного ребёнка? Свои собственные комплексы и злость на Анжелке срываешь…

— Ну переспи с ней, раз такой добренький, осчастливь хоть разок, — огрызнулся Павел. — Может, вылезешь из корифеев наконец.*

Лицо Артёма окаменело, и Павел, опомнившись, в ту же секунду пожалел о том, что у него нечаянно вырвалось.

— Прости, Тём… — выдохнул он, запуская руки в свои волосы и взлохмачивая их.

— Ну ты и мудак, — произнёс Артём в шоке и удивлении.

— Прости, прости. Можешь меня даже ударить, если хочешь, я заслужил.

— И ударю, — Артём сжал правую руку в кулак и наградил Павла мощным тычком в плечо. — Говнюк!

— Согласен, — Павел потёр место удара. — Правда извини, дружище.

— Я… я никогда тебе не завидовал, — с горечью произнёс Артём. — С самого первого дня в академии я знал, что ты талантливее и перспективнее нас всех, но… ёлки, я всегда искренне радовался за тебя!

— Ну прости-и-и!.. — взвыл Павел и крепко обнял друга, чувствуя себя последней свиньёй.

— Слушай, ты давай-ка… разберись со всеми своими бабами, — обиженно просопел Артём. — А то от этой неудовлетворённости и неопределённости ты совсем неадекватным становишься.

___________________________

* Корифей — танцовщик кордебалета, выступающий в первой линии и исполняющий отдельные небольшие танцы.

“Днём не помнит, ночью он иногда ей снится,

Если её разбудить, то протянет руку,

В пустоте зависают пальцы, дрожат ресницы,

В пустоте нет ни зова её, ни звука…” *

Таганрог — Москва, 2008 год

Московская хореографическая академия катастрофически не справлялась с огромным потоком поступающих, поэтому несколько лет назад решено было делить ребят на группы. Набор проходил дважды: в июне и августе. Хрусталёва настаивала на том, чтобы попытать счастья ещё в первом потоке, оставив зазор на будущее: если что-то вдруг пойдёт не так, можно будет переиграть это в конце лета.

Однако в июне балерина неожиданно умудрилась подхватить воспаление лёгких и надолго слегла, так что ни о какой поездке в Москву не могло быть и речи. Пашка сходил с ума от досады, жалости к Ксении Андреевне и страха, что время упущено. Несмотря на все заверения Хрусталёвой, что в крайнем случае они всегда могут обратиться к её бывшему мужу, Пашке почему-то было очень важно поступить самому, без чьей-либо протекции.

Милка часто звонила ему из Москвы и, вероятно, шокировала своих приёмных родителей счетами за междугородные переговоры.

— Калинин, тебя к телефону!.. — то и дело заглядывал в комнату мальчиков какой-нибудь шустрый гонец, и Пашка подрывался с места как настоящий спринтер.

Мила, вероятно, считала, что звонить прямиком директрисе надёжнее, чем на вахту. Татьяна Васильевна ворчала, но всё-таки великодушно разрешала Пашке разговаривать у себя в кабинете. Иногда её тактичность доходила до того, что она бесшумно удалялась, позволяя запыхавшемуся и взволнованному мальчишке без свидетелей пообщаться со своей подругой. Пашка был до слёз благодарен ей в такие моменты за деликатность. Нет, конечно, они с Милкой не разговаривали о каких-то запрещённых или постыдных вещах, но всё же, когда никто его не подслушивал, он мог куда более искренне выразить свои эмоции и чувства. Он скучал по Милке. До одурения скучал… Да и сама она считала дни до Пашкиного приезда.

Узнав, что их июньская встреча откладывается, она расплакалась.

— Ещё целых два месяца ждать… Паш, я же не выдержу! Я просто с ума тут сойду без тебя!

Он вцепился в трубку до боли в пальцах, беспомощно вслушиваясь в плач самого дорогого ему на свете человека.

— Тебе плохо там? — осторожно спросил он. — Они… тебя обижают?

— Нет, не обижают, наоборот — балуют, холят, лелеют и исполняют любой каприз. Но я просто так соскучилась… и Москва эта дурацкая, тут столько народу! — с досадой добавила она. — Холодно и солнца мало, до самого конца мая все в куртках ходили, представляешь? Дышать нечем, фрукты какие-то безвкусные, моря нет… а теперь ещё и ты не приедешь.