Мистика - Тамара Шатохина

   Баба Маня гладила меня по спине:

-  Ох и вляпалась же ты, Алена…

   Приближался вечер, и близилось первое по списку, намеченное мною мероприятие.  Список этот был составлен в уме  во время того эпического ожидания на табурете – под комариный писк в безлунной темноте  под летними звездами.  И не было в моем плане ни капли этой самой звездной романтики, а один только голый прагматизм.

   Запланированных мероприятий было несколько, но начать я решила  с  самого реального  на  сегодня - пойти в Черный лес.   На одну ночь всего.   Командир группы поисковиков Степан Григорьевич    просто обязан был знать  абсолютно все о  боевых действиях, проходивших в войну в этих  местах.  В них участвовали и танкисты.  Может, так  у меня выйдет получить нужные сведения, не делая запрос в  центральный архив Минобороны  или в Федеральную архивную службу.   Это тоже было в планах, но уже потом.  А сейчас  нужно было спешить – поисковики могли уйти, закончив свои дела.

   Такой  запрос, но только о конкретном человеке -  майоре Дружанине Иване Георгиевиче, делала в свое время Мария Львовна.  Делала письменно – тогда еще  не было  специальных сайтов.  Так что и официальный ответ прибыл в бумажном виде, заверенный и проштампованный – я видела его.   Там говорилось, что  этот человек пропал без вести, предположительно – сгорел в подбитом танке  во время наступления  29 числа  месяца июня 1944 года под  селом Длинное.   Ко мне он приходил  четырнадцатого.

     И объединяло эти две даты только цветение липы, потому что обычно оно бывает в конце  июня - начале июля.  Цветение продолжается  недели две-три –  зависит от того, просто теплое лето в этом году  или очень жаркое.  И как липа могла быть связана с Ваней? Это уже  слишком…  Голова кругом и вопросы, вопросы…  И,  само собой,  вывод:  к нам он приходил еще до наступления, а  потом участвовал в нем и погиб.  Это задокументировано, а значит,  изменению уже не подлежит, потому что свершилось.  Баба Маня так и сказала в самом начале:  считай - нет его уже.

   Но вот что не ясно:  конкретный танк сгорел фактически и горел он в то время, когда  шло наступление.  Раз его экипаж или один из его членов не успел эвакуироваться в эти проклятые… или благословенные  две-три секунды, о которых  говорил  Ваня, то и лезть  в огонь, и спасать кого-то под обстрелом  никто бы не стал.  Войска  шли в наступление и  ожидаемые при этом,  неминуемые потери  оставлялись ими за спиной.  Кто-то дошел, а кто-то – нет.  Но вот потом…?

     Ведь говорил же Степан Григорьевич, что останки  бойцов они находили при помощи металлоискателей, потому что на телах всегда оставалось что-то металлическое – пуговицы,  пряжки  ремней, портсигары, а у  Вани было еще и табельное оружие, положенное всем офицерам - пистолет.  Неужели всего этого не нашли потом в танке, когда он уже остыл и стало возможным проникновение внутрь?  И уже на основании этого должны  быть сделаны  выводы – не пропал без вести, а погиб смертью храбрых.

    Ведь должны же были  хоронить тела погибших?  Я знала, что тогда существовали специальные похоронные команды, которые занимались этим – поиском тел после боев и их захоронением.  И даже если… я допускала, что не стали - не смогли, не захотели, не успели – что угодно!  Но танк - это же металл и, так или иначе, но его эвакуировали  если не в ремонт, то на переплавку.  И что?  На нем был бортовой номер – я помню, что были какие-то цифры, это же боевая единица.  При направлении на  переплавку  должен  составляться  какой-то документ, в том числе и об обнаруженных внутри останках или остатках!  Должен был остаться  хоть какой-то след!

    Пускай Ваня и не был в больших чинах, но все-таки человек заметный и на виду - командир танкового батальона и еще он был на  технике, которую трудно не заметить.  Это не тот пехотинец, который полз тогда в лесу –  совсем один и скорее всего - с перебитой бедренной артерией.  Один потому,  что его товарищи ушли вперед  без возможности остановиться  над каждым, кто нуждался в помощи.  Потому что выполняли  конкретную  задачу -  шло наступление.

    Мне нужны были эти сведения – пока из первых, самых доступных рук, а потом – по моему плану.  Я не собиралась  просто выжидать год до следующего цветения липы.  Это время нужно было провести с пользой, выяснив о Ване все, что только возможно.  Все, что его касалось и к нему относилось – по максимуму.  И еще была мысль…   вот в ее разумности я не была уверена.  Скорее, отлично понимала, что  это просто жест отчаяния, продиктованный  боязнью упустить пусть и мифический, ничтожный до исчезающего шанс  если не вернуть его, то хотя бы  попрощаться.  Это был бред  сумасшедшего, но я собиралась окунуться и в него…

   Марк подписал наряд и отпустил миксер, опалубка была сбита, обвязана арматурой и залита бетоном.  Пока он станет, бригада поможет с установкой септик-станции, которую подвезут уже завтра.  Все шло по плану, а я попросила бабу Маню приютить сегодня  в моей комнате Сашу Голубева – того самого здоровенного рыжего мужика.   Я  же переночую у поисковиков.

-  Он довезет меня  до лагеря и даст взаймы свой спальный мешок. Сам вернется и переспит пока здесь, вы не против?  Он очень  спокойный - знаю его больше года.  А я хочу поговорить со Степаном Григорьевичем, он должен  быть в курсе того, что мне нужно.

-  А что тебе нужно?  - уточнила баба Маня, продолжая заниматься готовкой.  И по ее тону я поняла, что вопрос непраздный.

-  Узнать о нем все.  Найти способ вернуть и спасти.

   Она  помолчала, а потом отложила ложку и повернулась ко мне.

-  А ты не подумала – оно ему надо, чтобы его спасали?  Ты думаешь, он тогда остался бы, даже расскажи ты все?  Дезертирство это называется, чтоб ты знала.

-  Он сгорит в танке, - упрямо стояла я на своем.

-  Тогда что, - развела она руками, - вместо него сгорит кто  другой?  Тоже чей-то же, тоже нужный?   Он не помнит тебя, Алена.  Это ты помнишь, а он – нет.   Ни разу он не узнал меня, даже когда я еще похожа на себя была…  ты понимаешь.

-  Я поняла вас, Мария Львовна.  Но если я найду этот способ, значит, сгореть придется  кому-то другому.   Потому что всех спасти я не могу, а его –  хотя бы попытаюсь.  Хлороформом!  Скручу и притащу,  даже если не помнит и  потом проклянет.   Это если найду,  как  до него добраться.   Нельзя решать за него – все понимаю…  Осточертело уже все делать правильно,  дайте хоть раз сделать так, как… я не просто хочу, а не могу иначе.  Не по-божески, если сгореть придется другому – да.  А может, и нет, откуда мы знаем? Зачем он сюда приходит? Не нужно, Мария Львовна – это мое, а не ваше – рассуждать что правильно, а что нет.  Все перепуталось, полюса сместились, приоритеты сбиты.  Только это никого, к сожалению,  не спасет –  способа  вернуть его нет.  Мы же с вами взрослые, разумные люди и в ведьм не верим.  Так что не переживайте за него и за меня тоже – утром вернусь.

-  И переживать  буду,  и спать  не смогу, - проворчала  баба Маня.

-  А шантаж – это однозначно плохо, - улыбнулась я, - не злитесь, я все понимаю.  Просто хочу  узнать о нем больше.