Сокол против кречета - Валерий Елманов

Да, он непременно что-то придумает, но пощады не даст никому, вырезав всех от мала до велика. Разве что оставит на время хашар[69], потому что воинов Мультека, безуспешно штурмующих каменные стены, для взятия всех крепостей Волжской Булгарии будет явно недостаточно. Не меньше половины, если не три четверти из них ляжет под Суваром, а ведь есть еще Саксин, Биляр, Булгар и прочие твердыни.

Нет, хан не жалел этих воинов. Они сами выбрали свою судьбу. Никто не мешал им в точности выполнять все распоряжения Мультека, полученные тем от Бату. Тогда они так и служили бы во вспомогательных туменах, имели бы право не только на жизнь, но и на законную добычу при взятии города или победы над вражеским войском. Таких в монгольском войске было предостаточно. К примеру, тот же уйгурский тумен, ведомый ныне Барчук-нойоном, или отдельные тысячи киданей, чжурчженей, ханьцев, да мало ли кого.

Булгары же, получив приказ штурмовать Сувар, вновь заупрямились, стали негодовать и даже выказывать свое недовольство вслух. Хорошо, что Бату изначально не испытывал к ним доверия и держал все время в окружении своих воинов. К концу дня попытка бунта оказалась подавленной, после чего Бату вызвал к себе в юрту Мультека и при всех братьях и темниках объявил, что он недоволен ханом Волжской Булгарии и его людьми.

– Настоящий воин обязан выполнять все, что ему повелит десятник. Тот повинуется сотнику, а они – тысячнику. Твои воины ослушались самого хана. За это они заслуживают смерти, но у тебя есть выбор, хан. Или я считаю их воинами и предаю смертной казни, или отныне они станут хашаром. Тогда я могу оставить им жизнь.

Бату не сомневался, что выберет Мультек, и угадал. Тот назвал жизнь. Но в качестве утешения Бату пообещал ему:

– Если они возьмут твой Сувар, сражаясь доблестно и храбро, я подумаю над тем, чтобы вернуть им свою милость.

Прошло три дня, а положение дел не менялось. Булгарские воины, подгоняемые сзади монгольскими копьями и осыпаемые защитниками города насмешками и проклятьями, обреченно шли на штурм и теряли сотню за сотней. Скорбный счет погибших приближался к десятку тысяч, а город все равно держался.

Особенно монголам досаждали пушки. Мало того, что они вносили существенный урон уже в число бегущих на штурм, так их фланкирующий огонь буквально сметал лезущих по лестницам воинов. Убийственная картечь с легкостью прогрызала дыры даже в теле, защищенном доспехами из сыромятной кожи.

Бату не думал, что пушек будет так много. Потом его осенило, что, скорее всего, осажденные сконцентрировали их на наиболее опасных участках. Но когда хан решил схитрить и зайти с другой стороны, то проворные пушкари успели перетащить орудия и туда, так что штурм вновь оказался провален.

Бату злобно покосился направо. В той стороне, у небольшого холма стоял его обоз, а в нем на десятках телег лежали точно такие же пушки, привезенные из Оренбурга и захваченные у войска Урусов в степи, – девять больших и семьдесят маленьких. Они ничем не отличались от суварских, но пока были бесполезным грузом и только. Привести их в действие не мог никто.

Хан изнывал в нетерпеливом ожидании своего темника. А как было бы хорошо направить сейчас жерла всех девяти тяжелых орудий на одну из стен и сделать в ней внушительный пролом. Не получится сразу, так бабахнуть еще раз и еще, а уж потом…

Но дальше фантазировать Бату не стал. Картина, возникшая в его воображении, была настолько сладостной, а возвращение в мир яви столь противным, что хан запретил себе предаваться подобного рода наслаждениям. Он не глупец, который, зажмурив глаза, видит, как он метко посылает стрелу в жирного джейрана. Либо стреляй наяву, либо вовсе об этом не думай.

Разумеется, Бату не бездействовал. Его тумены, пользуясь тем, что в Булгарии остались лишь одни городские гарнизоны, пусть и весьма многочисленные, безнаказанно разоряли страну, грабя все подчистую и сжигая непокорные селища, в которых, правда, мало кто остался из жителей. Заранее предупрежденные ханом Абдуллой, они давно ушли на север, укрываясь в дремучих закамских лесах, и искать их там не имело смысла.

Люди уходили в спешке, но успели забрать с собой всю железную утварь, одежду и прочий скарб, а также угнать домашний скот. Так что ни стоящей добычи, ни полона, предназначенного для пополнения хашара Мультека, редевшего с каждым днем, получить не удавалось.

Вестей от Гуюка и прочих чингизидов Бату тоже не получал, но их и не должно было быть – по расчетам джихангира, они еще находились в пути. Однако все равно нужно поторапливаться. До весны ему предстояло покорить всю Волжскую Булгарию, а он до сих пор копошился под Суваром, который неизвестно когда будет взят.

Братья Бату помалкивали, да и что они могли сказать. К тому же самых старших рядом с ним не было. Тумен Орду-ичена осаждал Булгар, а Шейбани с сыном Бахадуром топтался под Биляром, отстоящим чуть восточнее, в сторону Камы. Тангкут, что сидел подле джихангира, был горяч, но ждать от него мудрого совета все равно что пытаться подоить жеребца. Промучаешься долго, а пить выдоенное все равно не станешь. Берке же слишком молод и неопытен.

Впрочем, будь рядом с ним даже старшие – все едино. Орду, при всей своей могучей силе, с трудом справлялся и с собственным улусом – Ак-Ордой[70]. Хорошо, что его подданные, кочующие близ Иртыша, достаточно миролюбивы, дань платят беспрекословно, и особых забот у Орду не возникало.

Шейбани поумнее, но в таком деле, как взятие вражеской крепости, и он не мог посоветовать ничего путного. Да и где ему. Руководить в бою своим туменом, по мере необходимости перенося тяжесть атаки с одного крыла на другое, использовать обходные пути, чтобы ударить в спину, – это да. Тут он в силах потягаться даже с Бату.

Не зря именно своему пятому сыну их отец Джучи тоже выделил отдельный улус, да какой – от самого Хорезмского моря[71]и вплоть до Каменных гор[72]на северо-западе кочевали племена, подвластные ему[73]. Больше десятка сыновей[74]оставил после себя плодовитый Джучи, но улус поделил лишь между троими – первым, вторым и пятым, завещав не обижать остальных.