Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина

Но время идет, продолжает критик, и положение дел меняется: «…век идет, идеи движутся, и варварство начинает колебаться: женщина сознает свои права человеческие… Кому не известно имя гениальной Жорж Санд?»

По мере проникновения и укоренения в обществе революционных и демократических идей на страницах произведений появляются новые, эмансипированные женщины. Писатели-традиционалисты не жалеют черной краски, рисуя эгоистичных и безнравственных монстров, забывших свой «женский долг», бросивших мужа и семью ради эксцентричных приключений. Однако прогрессивно настроенные писатели рисуют более располагающих к себе женщин: душевных, смелых, жадных до знаний, желающих исцелить все страдания мира. Таковы Марианна в «Рудине» и Елена в «Накануне» Тургенева, Вера Баранцова в «Нигилистке» Софьи Ковалевской, Вера Павловна и Екатерина Васильевна в «Что делать?» Чернышевского, может быть, описанные менее талантливо, но с искренним восхищением и симпатией.

В 1853 году поэт Василий Курочкин написал о будущих нигилистках:

Но каковы же были реальные, живые женщины-дворянки XIX века? Каковы были их впечатления детства, как влияло на них воспитание? Как их готовили к выполнению их обязанностей: и светских, и семейных? И приносило ли им счастье исполнение их желаний и надежд их родителей? Попытаемся найти ответ на эти вопросы.

Обстоятельства, сопровождающие зачатие и рождение ребенка, пусть даже плода законного брака, часто оставались тайной для девушек-дворянок вплоть до их замужества. Но это происходило вовсе не потому, что родители не считали важным половое воспитание и просвещение своих дочерей. Наоборот, они были прямо заинтересованы в том, чтобы девушки сохраняли до замужества не только целомудрие, но и «репутацию», т. е. ловко избегали ситуаций, которые можно было бы истолковать как «романтические», а это при господствовавшем в XIX веке культе романтической любви было задачей явно не однозначной. Трудность состояла в том, что в светском обиходе просто отсутствовали слова, с помощью которых можно было вести такой разговор. В результате родителям приходилось прибегать к экивокам и обинякам, и девушкам просто трудно было понять, о чем идет речь. Об этом свидетельствует запись в дневнике Татьяны Львовны Сухотиной-Толстой, сделанная в 1882 году.

«И в моем воспитании, хотя сравнительно меня прекрасно воспитали, столько было ошибок! Я помню, например, раз мне мама́ сказала, когда мне было уже 15 лет, что иногда, когда мужчина с девушкой или женщиной живут в одном доме, то у них могут родиться дети. И я помню, как я мучилась и сколько ночей не спала, боясь, что вдруг у меня будет ребенок, потому что у нас в доме жил учитель».

Не менее сложно было для светских людей обсуждать беременность. А. С. Данилевский (близкий друг Гоголя) вспоминал об одном забавном споре Пушкина с Карамзиной (вдовой Н. М. Карамзина): «Карамзина выразилась о ком-то: „она в интересном положении“. Пушкин стал горячо возражать против этого выражения, утверждая с жаром, что его напрасно употребляют вместо коренного, чисто русского выражения: „она брюхата“, что последнее выражение совершенно прилично, а напротив, неприлично говорить: „она в интересном положении“».

И хотя зачатие, беременность и рождение детей находились в некой «зоне умолчания», тем не менее нельзя сказать, что женщины-дворянки оставались в родах без необходимой помощи. Еще в 1771 году по предписанию Екатерины II в Санкт-Петербурге открыли воспитательный дом и учредили при нем первый повивальный госпиталь — для незамужних и неимущих родильниц (ныне — родильный дом № 6 им. проф. В. Ф. Снегирева). Обучавшиеся при этом госпитале повивальные бабки приносили присягу и могли обслуживать петербургских рожениц, а также обучать помощниц, те впоследствии также сдавали экзамен и приносили присягу. Вскоре в Петербурге и в Москве присяжная повивальная бабка уже числилась в штате каждой полицейской части наряду с пожарными, фонарщиками и т. д.

В 1797 году императрица Мария Федоровна учредила у Калинкина моста на Фонтанке Собственный Ее Императорского Величества Повивальный институт со школой акушерок. Произошло это благодаря ходатайствам «отца русского акушерства», первого профессора повивального дела в России Нестора Максимовича Амбодика. В записках итальянского путешественника Фредерико Фаньяни мы находим такое описание этого института: «Императрица Мария Федоровна в 1797 г. пожелала увековечить в памяти народа восшествие на престол ее августейшего супруга учреждением такого приюта, созданного для оказания помощи беременным женщинам, честным и порядочным, но не имеющим достаточных средств. Со временем государыня… добавила к приюту акушерскую школу.

Двадцать беременных женщин и двадцать девушек, учениц акушерской школы, получающих полное содержание, врачи, призванные помогать роженицам и обучать будущих акушерок, а также абсолютно все материалы и оборудование, какие необходимы для двойной цели учреждения, — все это результат… щедрости государыни. Беременные женщины поступают сюда за две недели до родов и могут оставаться здесь еще полтора месяца после рождения ребенка. Приют снабжает их всем необходимым, а молодые матери обязаны кормить ребенка, если только врач по каким-либо показаниям не отстраняет их от такой обязанности, и к тому же они должны забрать ребенка, уходя из больницы.

Директриса… сказала, что еще ни разу здесь не были заняты все места, и отметила, что причина в том, что нуждающихся порядочных женщин в этом городе, наверное, меньше, чем где-либо. Другой человек… назвал иную причину, которая мне кажется более убедительной. Женщины, что рожают тут, служат для обучения молодых акушерок, которые присутствуют при осмотре врача и ассистируют при операциях хирургов. Так вот эти женщины либо из-за стыдливости, либо (что гораздо возможнее) по религиозным причинам, не очень понятным, что в простонародье нередко встречается, особенно у русских, эти женщины… совершенно не переносят, чтобы кто-то видел их роды, и потому число тех, кто приходит сюда рожать, так невелико.