Homo cinematographicus, modus visualis - Лев Александрович Наумов

раз перед началом работы. Более того, Пьеро, как и Андрея, в детстве воспитывала одна мама, отец оставил их. Потому имя родительницы – Франческа – стало и именем художника.

В 1785 году было решено основать новое кладбище близ Монтерки. Часовня Санта-Мария-ди-Моментана была частично разрушена и перестроена. В результате, фреска мастера, который привык украшать дворцы и папские покои, оказалась в кладбищенской церквушке.

Как это ни удивительно, но потом об этой уникальной фреске будто бы забыли на целый век. Вспомнили внезапно в 1889 году и вскорости отправили на реставрацию. В процессе восстановления картины, как это часто бывает, выяснилось, что она была написана поверх другой работы неизвестного автора, изображающей «Мадонну Млекопитательницу» и датированной XIV веком. Это добавляет интересных соображений к описываемой истории. Культ кормящей Мадонны, которая покровительствовала роженицам, устраивал местных женщин до тех пор, пока войны, болезни и голод не сделали зачатие и вынашивание проблемами, преодолеть которые без божьей помощи было затруднительно. Тогда крестьянки сами, по своей воле, решили сменить сферу помощи со стороны Богородицы.

В 1922 году отреставрированную фреску вернули в кладбищенскую церковь. В какой-то момент допуск к ней стал ограниченным. Однако именно здесь 9 августа 1979 года ее увидел Тарковский. Впрочем, по репродукциям режиссер знал картину и раньше, ведь в Москве у него имелась внушительная коллекция редких по тем временам художественных альбомов. Идею использования в фильме этого или иного произведения да Винчи или делла Франчески он высказывал прежде. По воспоминаниям Лоры Гуэрра, Тарковский буквально мечтал увидеть «Мадонну дель Парто» воочию, но по прибытию в Монтерки возникла совершенно неожиданная ситуация.

Еще до того, как отправиться в путь, Тонино Гуэрра созванивался с настоятелем упомянутой кладбищенской церквушки, рассказывал про русского режиссера, которого с большим трудом удалось привезти в Италию. Известный сценарист просил открыть часовню специально для такого дорогого гостя, объяснял, как тот мечтает увидеть фреску. Уговорил.

Когда члены съемочной группы подходили к церкви, Тарковский неожиданно остановился и заявил, что дальше не пойдет… Это было невозможно понять. Гуэрра да и все остальные спрашивали: «Что случилось? Ты устал? У тебя сердце болит?» Сценарист пребывал в полнейшем замешательстве: «Пойдем, ведь нам потом уже не откроют». Через некоторое время, Андрей, по крайней мере, смог объяснить, что происходит: если режиссер сейчас войдет в эту церковь, то увидит «Мадонну дель Парто» только он один. Ни его жена Лариса, ни сын Андрюша, ни все друзья, оставшиеся в Москве, посмотреть на нее не смогут. «Как я тогда могу сделать это?» – закончил Тарковский.

Ничего не напоминает? Да, первая сцена «Ностальгии» имеет полностью автобиографическую природу. Однако Горчаков в фильме не дает комментариев, отмахиваясь от зрителей и своей спутницы фразой: «Надоели мне все ваши красоты хуже горькой редьки». Но в свете истории из реальной жизни режиссера она становится яснее. Пропадают затуманивающие восприятие штампы «таинственная русская душа», «русская тоска». Вместо них возникают конкретные причины того отторжения красоты, которое Тарковский подчеркивал еще во время путешествия по южному кольцу[88]. Будто птица, даже вырвавшись на волю, помнящая о клетке, Андрей слишком живо осознавал, что и сам будет вынужден вернуться в нее. Какой тогда смысл смотреть на шедевральную фреску, написанную свободным человеком?

Заметим, что в киноведческих работах встречаются самые фантастические трактовки упомянутой сцены, от того, будто Горчаков «не любил туристов» и потому не пошел смотреть достопримечательность, до вариантов, что сам режиссер силился «минимизировать свое присутствие (через альтер-эго)» в следующем эпизоде. Сам же Тарковский в интервью[89] трактует эмоцию главного героя крайне лаконично: дескать, он не может «соединить в себе свою родину с Италией», а образы православных икон – с «Мадонной дель Парто». Возникает одна из наиболее общих и востребованных в творчестве режиссера тем – проблема единства (в широком смысле) и разобщенности. Впрочем, в книге «Запечатленное время» Андрей поясняет произошедшее иначе, так характеризуя Горчакова: «Неуснувшая совесть человека, не позволяющая ему благодушествовать, урвав свой жирный кусок от жизни. Это особое состояние души, традиционно свойственное лучшей части русской интеллигенции, совестливое, чуждое самоуспокоенности, всегда сострадающее обездоленным в этом мире и истовое в поисках Веры, Идеала, Добра». Подобная доктрина объясняет не только первую сцену, но и стратегию поведения русского гостя в целом.

Гуэрре и компании все же удалось уговорить Андрея. Он пересилил себя и вошел в церковь. Оператор Лучано Товоли запечатлел на кинопленку саму картину и то, как Андрей смотрит на нее из дверного проема. Эти кадры можно увидеть примерно на пятьдесят четвертой минуте фильма «Время путешествия». У человека, стоящего в контровом свете, с трудом угадываются даже черты лица. Говорить о том, что он переживает в этот момент, вообще невозможно. И вдруг из затемнения возникает сама Мадонна. Это своего рода отсылка к «Андрею Рублеву», где Тарковский обильно использовал подобный прием. Правда, в цветном кино он работает совсем иначе.

Гуэрра очень часто потом рассказывал студентам историю, произошедшую в Монтерки с Тарковским. Во «Времени путешествия» он говорит крайне осторожно: «Я очень рад, что Мадонна дель Парто, возможно, попадет в фильм. Она на самом деле красива. Очень красива… Кажется, что стены хотят поглотить картину». Эти слова, хоть и помещены в первую половину фильма (примерно шестнадцатая минута) были произнесены существенно позже, уже по возвращении в Рим.

Осторожная формулировка сценариста лишний раз подчеркивает, что о «Мадонне дель Парто» невозможно говорить категорично и уверенно. Ее основное свойство и главный посыл – это нежная хрупкость. Здесь хочется сделать небольшое отступление. Сложилось так, что именно Монтерки оказался едва ли не первым пунктом, который автор этих строк посетил во время работы над книгой «Итальянские маршруты Андрея Тарковского»[90]. Поездка планировалась долго, и предугадать заранее тот день, когда ваш покорный слуга окажется в городке, основанном Гераклом, было трудно. Судьба распорядилась так, что это произошло утром 23 июня 2014 года. Началась работа. И буквально первым фактом, который довелось узнать, оказалось то, что прошлой ночью в Монтерки скончался человек, водивший Тарковского, Гуэрру и компанию в кладбищенскую церковь. Последний очевидец в городе, который мог что-то о них рассказать. Так, буквально в руках, рассыпалась Италия Андрея Тарковского, не менее хрупкая, чем фреска делла Франчески. И не менее хрупкая, чем любое другое произведение большого искусства.

С 1992 года Мадонна находится в музее имени себя самой, расположенном по адресу via della Reglia, 1. Поползновения перенести фреску из церкви предпринимались и прежде, но, как отмечал даже Андрей в своем дневнике[91], женщинам всякий раз удавалось ее отстоять. В конце XX века