Книга узоров - Дитер Форте

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 68
Перейти на страницу:

За столом рядом с Густавом, в поле зрения знаменитой раны, сидел полицейский Шмитц; поблагодарив, он отказался от предложенной ему рюмки джина и продолжал в задумчивости ковырять яйцо вкрутую, пытаясь совместить и сложить воедино, как мозаику, все те четыре истории про ногу Густава, которые всякому были известны, потому что он был полицейский и ничего, кроме полицейского протокола, вообразить себе не мог.

Вильгельмина готова была поклясться, что эта рана была у Густава еще в раннем детстве. Биг Бен был уверен, что это дело рук реакционера, который попал в Густава камнем. Пан Козловский готов был руку дать на отсечение, что Густав просто свалился с лестницы, когда спускался в винный погребок. Густав, после некоторого раздумья, решился в пользу той версии, что он только протянул руку за супом, стоя у раздачи, у котлов солдатской полевой кухни, как сбоку рикошетом ударил осколок, бог его знает откуда, и…

У полицейского, таким образом, было четыре истории, которые с точки зрения процедуры криминального расследования назывались противоречивыми, но он уже усвоил, что в этой части мира, где ему пришлось нести свою службу, жизнь состояла из сплошных противоречий. Да что там говорить, и его собственная личность складывалась из противоречий, ведь полицейского Шмитца на самом деле звали Гранжан О'Фаолэн. Его дед приехал из Ирландии, работал инженером у Мальвани и через некоторое время, поскольку люди не могли выговорить его имя и, к его досаде, называли его просто «англичанин», переименовал себя в Смита, а из Смита получился потом Шмитц. Когда его дочь вышла замуж за бельгийца, инженера по имени Гранжан, все по-прежнему пользовались фамилией Шмитц, потому что и бельгийское новое имя не так-то просто было выговорить, а их сын, который чтил имена своих предков и всегда подписывался полным именем «Гранжан О'Фаолэн», – и есть наш полицейский Шмитц. Этим полным именем он подписывал все протоколы, когда же в полицейский участок прибывал новый стажер и, наткнувшись на странное имя, вопрошал: «Это кто же у нас такой?» – старшие товарищи успокаивали новичка, поясняя: «Так это же Шмитц».

Полицейский по имени Шмитц-Гранжан О'Фаолэн гордился своими курчавыми рыжими волосами, поэтому частенько снимал фуражку, с удовольствием проводил рукой по «кудряшкам», как их здесь называли, и отправлялся на обход своего участка, взирая на все с беспечным спокойствием, потому что его изобретательность в трактовке законодательной сути каждого деяния была поистине неисчерпаема. В небрежной позе, чуть склонив голову, наблюдал он за ходом многочисленных драк, прикидывая, спортивная ли это схватка или все же умышленное членовредительство, ведь в этом квартале было немало боксеров, а когда стоящие рядом зрители убеждали его, что участники драки, которые в данный момент вовсю бьют друг друга по физиономии, это на самом деле добрые друзья, то он прекращал схватку добродушным возгласом «брейк!» и шел дальше.

Так что в этом квартале были свои, особенные порядки. Тут и не всякое воровство считалось воровством. Все зависело от обстоятельств. Если украл безработный, а у него семья, то это не воровство, а если кто-то злоупотребил доверием своих же товарищей, то наказанием ему было всеобщее презрение, которое длилось годами, и этого бывало вполне достаточно, привлекать его к суду не было необходимости. А если кто-то, кровопийца и мучитель, недоплачивал своим же рабочим, то хуже воровства не было, и уж к такому обязательно наведывались в контору и обчищали ее как полагается, это называлось строгать спички, да и обстановочка в конторе после такого налета выглядела соответствующе. Таким образом, все делалось здесь как полагается и в соответствии с твердыми представлениями о справедливости, и полицейскому приходилось с этим считаться, тем более что людей в форме здесь вообще не очень-то жаловали, никто не мечтал стать жандармом, все предпочитали быть не казаками, а разбойниками.

Гранжан О'Фаолэн был исключением, он здесь родился, был гражданином страны, ему доверяли. Если он проявлял интерес к какой-нибудь истории, к какому-нибудь загадочному ограблению, которое не сходило со страниц газет, то он всегда получал честный ответ, ему подробно, в деталях, рассказывали, что произошло на самом деле и кто в этом участвовал. Так прямо записывать все это и протокол было нельзя, что побуждало Шмитца-Гранжана О'Фаолэна к употреблению витиеватых восточных выражений и восточной же интерпретации определенных правонарушений относительно собственности. За его рапортами, которые отличались сногсшибательными оборотами речи и особой человеколюбивой логикой, с прямо-таки философским интересом следил весь полицейский участок. Прочитать там можно было, к примеру, следующее: «Краденое было найдено в полном объеме, поскольку обвиняемый (ранее судимый) смог, приведя улики, доказать, что обокраденный (ранее судимый) сам совершил кражу этого краденого, поскольку фактический обокраденный (ранее судимый) вопреки нашим утверждениям утверждает, что он обокраден не был, и заявил о своем намерении оспорить наше утверждение в высших инстанциях, и посему краденое согласно официальным предписаниям с правовой точки зрения надлежит рассматривать как найденное, и в случае неявки каких-либо прочих владельцев по истечении установленного законом срока оно будет поделено поровну между тремя вышеозначенными лицами. Притязаний на вознаграждение за найденное никто из заинтересованных лиц не предъявлял».

В остальном же полицейское управление было в высшей степени довольно его работой. Если заваривалась серьезная каша, то есть имущественное преступление было налицо, и ребятки всерьез поработали у одного из ювелиров на Кенигсаллее или в драке один другому череп проломил, тогда преступник находился мгновенно, глядь – а он уже в наручниках, и Шмитц всегда прекрасно знал, какую птичку и где ему надо ловить, тут он мог рассчитывать на полное взаимопонимание у себя на участке, все-таки он был полицейским и дело свое знал крепко.

Козловский, который, стоя за своей грандиозной дубовой стойкой, начал уже проявлять нетерпение, выразился в том смысле, что, наверное, достаточно будет маленького протокольчика, – «и написать туда всю эту обычную чепуху». Гранжан О'Фаолэн с ним не соглашался: «Закон, закон прежде всего, а в данном случае мы имеем дело с военно-уголовным правом, тут шутки в сторону, вздернут – и все, тут хитрить нельзя», при этом он встал, взял из миски на стойке еще одно яйцо вкрутую и снова сел.

Поляк Козловский, отец которого был чернорабочим и оставил крохотное наследство, взял в аренду эту забегаловку на углу, которую все называли не иначе как «Дас роте капельхен» – «Красная часовенка», потому что, с одной стороны, здесь раньше была штаб-квартира Союза Спартака, а с другой стороны, Козловский оборудовал здесь самый настоящий домашний алтарь, ибо, говоря про себя: «Я поляк, и больше ничего, поляк до мозга костей», он был человеком весьма консервативным, поэтому в одном из углов своей забегаловки в полном соответствии с традициями своей родины устроил этот самый домашний алтарь. Распятый Иисус, увитый священными ветвями самшита, образ Девы Марии Богоматери Ченстоховской, портрет Его Святейшества Папы Римского, флаг Польши и флаг Германии, все это было слегка покрыто копотью, но зато из своего угла Козловский хорошо видел все свои реликвии. Подо всем этим еще недавно висел кроваво-красный плакат с призывом ко всем поспешить на митинг, где будут выступать Роза Люксембург и Карл Либкнехт, но, когда пришли солдаты, плакат спешно сорвали, и на четырех кнопках, которыми он был приколот к стене, до сих пор оставались обрывки красной бумаги, так что любому завсегдатаю было ясно, какой дух по-прежнему витает в этих стенах и что на этом месте по идее должно висеть.

1 ... 35 36 37 38 39 40 41 42 43 ... 68
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?