Последний час рыцарей - Нанами Шионо

Мехмеду было мало наблюдать за битвой на расстоянии. Он стоял на внешнем краю рва и кричал на своих солдат, то подбадривая их, то браня. Турсун пришел в ужас. То место, где находился султан, простреливалось с городской стены. Хотя обычно фаворит преклонял колени в присутствии султана, сейчас у него оказались заботы поважнее: мальчик стоял, выпрямившись во весь рост и разведя руки, чтобы защитить своего господина. То, что он рискует своей собственной жизнью, даже не приходило в голову пажу.

Янычары услышали слова поощрения своего султана и с новой отвагой кинулись в битву. Все это пятнадцати тысячное отборное войско было брошено на стену вдоль Месотихиона, длина которой составляла менее двух километров. Каждое подразделение в свой черед бросалось в атаку на стену. По мере того как они повторяли эти приступы, соблюдая строгий порядок, число солдат, которым удавалось добраться до стены, постоянно увеличивалось.

Защитники, которые были вынуждены отражать все новые атаки свежих сил врага, а сами не имели возможности сменяться, держались стойко. Так, солдаты, стоявшие на стене в районе Месотихиона, по предложению командира сухопутных сил Джустиниани заперли все ворота, ведущие из внешней стены внутрь. Они передали ключи императору. Иными словами, обороняющиеся были полны решимости защитить внешнюю стену — или погибнуть. Они больше не были греками, генуэзцами или венецианцами, все дрались заодно.

Джустиниани тоже сражался с удивительным мужеством, что было довольно неожиданно для столь молодого человека, который к тому же был лишь наемником. Даже император обнажил меч и бился с турками на стене.

Этот яростный рукопашный бой продолжался более часа. Даже янычары, хребет османской армии, на этот раз не смогли одержать решающую победу. Нападающие и защитники сцеплялись друг с другом в крутящиеся клубки и снова распадались. Первый луч рассвета осветил небо — сперва чуть-чуть, потом разгораясь все ярче. Битва продолжалась уже пять часов.

Солнце еще не взошло, когда стрела, выпущенная в упор, поразила Джустиниани в плечо над левой ключицей. Он покачнулся от удара. В ту же секунду другая стрела вонзилась ему в правое бедро. Сквозь щели в серебристых доспехах молодого командира начала сочиться кровь. Вскрикнув от сильной боли, Джустиниани приказал одному из своих подчиненных, подоспевших к нему на помощь, унести его на корабль. Солдат знал, что ворота, ведущие от внешней стены к внутренней, а оттуда непосредственно в город, были заперты. Он помчался к императору, чтобы просить у него ключи.

Константин подбежал к Джустиниани по проходу между частоколом и внешней стеной. Он опустился на колени рядом с ним, взял его за руку и взмолился, чтобы тот изменил свое решение бежать. Но казалось, что командир, только что выказывавший невиданное мужество, вдруг испугался вида собственной крови и вспомнил, что он еще молод, что есть многое, ради чего стоит жить. Джустиниани не обращал внимания на мольбы императора и повторял свое желание покинуть поле сражения.

Император неохотно отдал ключи помощникам Джустиниани, которые унесли своего командира в безопасное место.

Это событие не осталось незамеченным пятьюстами генуэзскими солдатами, находившимися под непосредственным командованием Джустиниани. В конце концов, они были наемниками, профессионалами. Они могли сражаться не хуже других, когда удача была на их стороне, но были готовы первыми бежать, если видели признаки приближающегося поражения. Когда они заметили, что их командира унесли, битва для них, по сути дела, окончилась.

Всем скопом генуэзцы рванулись к двери, через которую только что вынесли Джустиниани. Греческие солдаты и сам император пытались остановить их. Султан, стоявший на краю рва, заметил, что внутри городских стен возникло какое-то неожиданное волнение. Громче обычного он прокричал:

— Город наш!

Янычары полностью преобразились. Теперь они все как один бросились в атаку на городскую стену, и на сей раз отразить их натиск не удалось. Те, кто перебрался через частокол, ни секунды не медля, вскарабкались на внешнюю стену. Защитники были окончательно отброшены. Надеясь убежать, они сгрудились в проходе между внешней и внутренней стенами. Турецкие солдаты, занявшие внешнюю стену, снимали их стрелами одного за другим.

Обороняющиеся на стене вдоль императорского дворца тоже не встретили пощады. Теперь уже слишком много турецких солдат ломилось в бреши в укреплениях, чтобы их атаку можно было отразить. Когда одни из ворот оказались снесены, турки хлынули внутрь. Вся надежда исчезла. Некоторые венецианцы еще продолжали сражаться, невзирая ни на что. Но, увидев, что византийский и венецианский флаги, поднятые на башне, спущены, а на их месте появился красный флаг с белым полумесяцем и звездой, они тоже вынужденно признали поражение. Тревизано скомандовал своим людям отступать к Золотому Рогу.

Император тоже увидел турецкий флаг, поднятый на башне. Он сел на своего белого коня и помчался к военным воротам Святого Романа. Константин собирался воодушевить там своих людей, заставить их не прекращать битву. Но греческие солдаты тоже заметили красный флаг, после чего обратились в бегство. Все они метались в поисках какой-то возможности спастись, усиливая общее смятение. Турецкие бойцы, уже закрывшие все выходы внешней стены, резали их, словно волки, выпущенные в овечье стадо.

Император понял, что наступил конец. За ним следовали всего три всадника: греческий рыцарь, испанский дворянин и еще один солдат — уроженец Далмации. Все четверо сошли с коней. Они хотели драться пешими, но хаос, царивший вокруг, сделал даже это невозможным. Греческий рыцарь, приходившийся родственником императору, крикнул, что лучше умрет, чем сдастся в плен. Он ринулся в схватку.

Император отшвырнул в сторону свой красный плащ. Он сорвал с себя императорские регалии. Рассказывали, что те, кто был рядом, слышали его слова:

— Найдется ли хоть один добрый христианин, который вонзит мне меч в сердце?!

Последний император Восточной Римской империи обнажил меч и бросился навстречу приближающейся волне турецких солдат, в которой он исчез, чтобы больше никогда не появляться. Два оставшихся рыцаря последовали за ним.

По всему турецкому лагерю горели сигнальные огни, оповещавшие о том, что стена проломлена. На утреннем солнце они светили не так ярко, как ночью, но глаза османских воинов стали зорче от предвкушения. Вся армия испустила крик радости и помчалась к городским стенам. Солдаты, до того момента продолжавшие защищать Пигийские ворота, еще не зная о том, что произошло, не могли ни с чем спутать этот радостный вопль. Они тоже бросились бежать, спасая свою жизнь.

Единственным средством спастись оказались корабли союзников, стоявшие у причалов в заливе Золотой Рог, но Пигийские ворота находились в самой удаленной точке от бухты. Защитники метались, ослепленные страхом.

В этот момент враги, перебравшись через стену, открыли ворота изнутри. Внутрь хлынул поток турецких солдат. Золотые ворота, через которые в более счастливые для империи дни всегда въезжали императоры, возвращаясь с триумфом после удачного военного похода, остались практически неповрежденными. Толпа турецких воинов беспрепятственно вошла и сквозь них.