Записки психиатра - Лидия Богданович

– Хочу лечиться у Ирины Петровны и все!

«Что поделаешь с такими капризными людьми!?» – думала Ирина Петровна, открывая дверь своей квартиры. По коридору она прошла тихо, чтобы не разбудить соседей, которые рано ложатся из-за маленькой беспокойной дочки. Ирина Петровна разделась и направилась в кухню. Усталость быстро пройдет, если попить чайку.

На ее кухонном столе лежало письмо. Ирина Петровна разорвала конверт, зеленоватый, как весенние побеги. Это писал Митенька из далекого края.

«Дорогая мама!

Я на земле настоящего Алтая! Таких маков – красных, желтых и голубых – мы с тобой никогда не видали. Они покрывают всю целину. Нас поселили в палатке, а рядом строят большой коммунальный дом. Но и в палатке пока хорошо, крепко спится, а в поле дышится вольно. Такая сила вливается, что, кажется, всю бы землю перевернул. А какой аппетит! Уплетаю два обеда!

Здесь еще совсем нет ни болезней, ни врачей, а есть только, ух, какая строгая сестра… А не надумаешь ли ты, мама, приехать к нам? Мы тебя сделаем профессором здоровья…»

Серые глаза Ирины Петровны посветлели. В широко раскрытое окно вливалась свежая вечерняя прохлада.

«И все-таки, – думала Ирина Петровна, – Кудряшкины в нашей жизни встречаются все реже и реже». Профессия врача приносит не только огорчения, но и очень большие радости. Травников ожил и – это твердо знает Ирина Петровна – теперь уже будет здоров! И не один Травников, а и многие другие труженики. А что может сравниться с большой, настоящей радостью возвращения человека к жизни?

Если от Барнаула самолетом полететь к югу, пересечь Обь, миновать большие поселения, Алтайское и Солонешное, то глазам представится бескрайняя целинная земля. И тянется она до самого истока Ануй. По левобережью, где, склонившись над гладью воды, стоят ракиты и ветлы, раскинулось большое село Ярыжки с колхозом «Победа».

За крепкими срубами, крытыми черепицей да толем, тянутся пахнущие скипидаром бревна. Далее скотный двор с высоким-превысоким коровником.

– Ну, для коей надобности соорудили эту высь поднебесную? – скажет иной пришелец из чужого края.

А житель Ярыжки хитро сощурит глаз и степенно, как в обычае здесь, ответит:

– Для удою…

– Как так?

– А так… Внизу, то есть в коровнике, животине вольготно, тепло. Тепло, значит, идет от шпаклеванных пенькой стен и особливо с потолка…

– Почему же такое?

– А потому, что Роман Ильич Лычков, значит, наш новый председатель колхоза, всю верхотуру, то есть второй этаж, до самой крыши, забил сеном, жмыхом и другими кормами. Потому корма сухие, приятственные. А кроме того, ни тебе возить, ни носить, а запросто скинуть сверху… Вот и весь сказ.

– Да… – почешет темя пришелец. На этот раз с уважением поглядит на коровник и подумает: «Ну и голова ихний председатель колхоза!»

Неплохой в Ярыжке клуб, изба-читальня. У самой же опушки соснового бора незаконченное длинное деревянное здание с двойными добротными рамами – сельская больница. Из-за этой больницы, как рассказывают жители Ярыжки, между новым председателем колхоза Романом Ильичом и доктором Дмитрием Никитовичем Любомудровым великая ссора происходила. Председатель надумал строить большой скотный двор и парник, а доктор затребовал «вынь да положь больницу». Председатель доказывал: «Надо, чтоб колхоз богател!» А доктор не слушает, доказывает свое: здоровье людей, дескать, важнее.

– А кому она, больница-то? – спрашивали жители, осматривая дубовый сруб.

Люди в Ярыжке жили скупые на слова, лихие на работу. Оттого и тело их было добротное, упругое, алтайское, хвори неподступное. Все же, ежели разобраться, больные были. Одного конь ударит в живот копытом, иной занеможет от непомерного количества съеденных пельменей, а то забежит тракторист, отряхивая с пораненного пальца кровь.

Доктор Любомудров, а проще «Митрий Никитич», жил в Ярыжках с незапамятных времен. Здесь доктор овдовел. Сюда не вернулся с фронта его сын…

Люди думали, что горе иссушит доктора, но он все так же работал… Перестал, пожалуй, любить праздный разговор, да в его черных усах и бороде появились седые пряди. Теперь, как и прежде, можно было видеть его длинную фигуру с палочкой то на полевом стане, то у постели колхозника, то на собрании, а чаще всего в амбулатории. Никто не слышал, чтобы доктор сердился или кричал. Подойдет он, скажем, на поле к дежурной провинившейся медицинской сестре Варе и, посмотрев поверх очков, покачает головой, скажет:

– Значит, Варя, трактористу Ивану у вас нечем было и палец перевязать?

И черные глаза доктора станут не злыми, а какими-то грустными…

Варя не выдержит, закраснеет, как маков цвет, и, глотнув слюну, с хрипотцой ответит:

– Не будет этого более… Митрий Никитич!

Работа не оставляла доктора одного. Усталость и свежий, чистый воздух прогоняли набегавшую порой от грустных мыслей бессонницу.

А здесь, как на грех, в колхозе «Победа» выбрали нового председателя Романа Ильича Лычкова – Героя Советского Союза.

«Какой уж он, этот Роман Ильич, герой?» – скептически думали сообща местные жители. – «Ростом не взял, грудь впалая да еще левой руки нет. Хворый… Как приехал с тепла в студеный наш климат, так и занемог…»

– Дождались председателя… – шептали колхозники, – не сегодня – завтра богу душу отдаст… Вот только одна надежда… Митрий Никитич. Да ведь и сам доктор от душевной хвори не отошел…

Так думали колхозники. Но недаром к доктору в Ярыжку приезжали люди со всех краев. По случаю болезни председателя доктор поселился в его доме. Днем в больнице, ночью у больного Лычкова, словно на дежурстве. Что только не делал… Сам из пальца больного брал кровь и под микроскопом изучал… Смотрел на свои старинные серебряные часы. Минута в минуту сам давал лекарство. Председатель кашлял кровью. Все думали, у него «чахотка», а доктор твердил свое: «крупозное воспаление легких…»

– Надо бы водочку с перцем внутрь принять, – говорили жители села. А доктор сестре Варе велит водкой-то полотенце смачивать да грудь больного обертывать и укутывать, как младенца. До всего ему было дело. И как председатель спал, что ел… Выслушает его трубкой, обложит горчичниками, а то прикажет банки на грудь поставить и снова укутает. Да так целых полтора месяца, пока председатель не выздоровел.

– Ну и Митрий Никитич! Такого доктора в Москве не сыщешь… – говорили местные люди. – А что касательно председателя, то поглядим, каков он, дело покажет.

Но смотреть на председателя стало некогда. Надо было работать. Оказался он, этот широколобый, с крутой шеей человек, твердый нравом и на работу охотник. Как взглянет серыми большими глазами, так что хочешь подметит. Только и пересчитывает: во-первых, сено плохо убрали, во-вторых, зерно не сортировано и свинарник грязный… А что дался ему свинарник? Какая у свиней может быть чистота? Одно слово – свиньи… Нет, председатель упрям, как бык. В год все установил по-своему… По началу чудно казалось – в Ярыжке еще людской бани нет, а свиней ублажают под теплым душем!