Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - Пьер Бетанкур

Женщины — летучие мыши

Перед вами ряд заметок, относящихся к моему второму путешествию на Безымянную планету. Точнее, они касаются сообщества, которое во время первого своего визита я едва заметил, но оно уже тогда очень и очень меня заинтриговало, — я собираюсь рассказать о женщинах — летучих мышах. Чаще всего они рождаются во вполне заурядных семьях, и поначалу ничто не предвещает поджидающую их в будущем мутацию. Но в том возрасте, когда приходит половое созревание, их кожа покрывается легким серым пушком, между телом и руками, которые неумеренно удлиняются, а кисти и вовсе обретают гигантские пропорции, развиваются две широкие крыловидные голые перепонки, так что мало-помалу они обретают характерную для взрослых особей внешность. И сплошь и рядом их, неспособных продолжать учебу, неприкаянных в быту, отвергают как уродов, хотят запереть, стремятся устранить их же родители, а подчас даже братья и сестры. Им только и остается, что положиться на свои крылья, чтобы ускользнуть от гонителей и присоединиться к общинам, частью которых они отныне станут. Заметно более мелкие, нежели женщины тамошней расы, но, похоже, более толковые и живые, они из-за изящества своих форм и серой, слегка припущенной кожи, на которой со всей очевидностью выделяются совершенно безволосые, розовые, как помадка, лицо, ягодицы и груди, пользуются к тому же вниманием мужчин.

Скандальные услады

Вот почему, какие бы истории ни гуляли на их счет, женщины — летучие мыши, или, скорее, — «серые монашенки», ибо именно так их обычно зовут, продолжают пользоваться на Безымянной планете определенным авторитетом, чему в немалой степени способствует и аура скандала. Некоторые местные мужчины превозносили мне их достоинства, упоминая об их мнимой сдержанности и, однако же, о непристойных усладах, которые познали в обхождении с ними в лоне тех знаменитых подземных обителей, куда они удаляются, дабы скоротать зиму между сном и негой. Мне случалось заметить на склоне дня то одну, то другую на улицах их городов, вышагивающих быстрым шагом, накинув на плечи просторную шаль и зябко прижимая к себе сложенные, словно зонтики, крылья. Женщины — летучие мыши немного крупнее уже знакомых читателю женщин-бабочек и как млекопитающие пользуются очевидным преимуществом, с полувзгляда соблазняя изысканными розовыми грудками, о которых я уже упоминал. Заговорщицкое подмигивание — и попавшийся на дороге искатель приключений покорен, следует за ними до пещеры, где и начинается их любовная связь. Она не сильно отличается от обычной людской, но совершенно особое очарование привносит свадебный полет, ибо, когда убаюканный любовник, прильнув к ней, начинает клевать носом, летучая внезапно распускает свои просторные крылья и устремляется в вечерний воздух, в котором горизонт еще подкрашивают последние отсветы заката. Феерическое путешествие, и я не могу вспоминать его без наплыва чувств, хотя оно едва не стоило мне жизни.

Вулкан как убежище

В действительности, едва мы успели подняться в воздух, намереваясь достичь одной из тех подземных обителей, откуда безжалостно изгнаны их самцы, как обнаружилось, что именно они-то за нами и гонятся, впав в ярость при виде того, что особь их породы предается утехам беззаконной любви с землянином. Тщетно она пыталась ускользнуть от них, внезапно падая вниз камнем, они тут же нагоняли ее, отягченную моим весом, и мне уже виделся тот момент, когда ей, чтобы вновь обрести свободу полета и спасти свою жизнь, придется избавиться от пассажира. И тут, поставив все на карту, она рухнула прямо в кратер вулкана и ссадила меня в подземелье, где наверняка привыкла укрываться и куда наши обидчики сунуться не осмелились. Мы остались там на несколько дней, наслаждаясь нашей любовью.

«Уходи, — сказала она наконец, — будет лучше, чтобы нас вместе больше не видели. В одиночку они тебя не узнают, а я разберусь с ними, когда выйду». Не слишком убежденный, я тем не менее оставил ее, целуя так, будто никогда больше не увижу. Снаружи все было залито ярким дневным светом, и нападавшие на нас, наверняка потеряв терпение, скрылись под сенью какого-либо подземелья, чтобы предаться сну. Я позвал ее: «Пойдем, бояться нечего, они уже далеко». Она все же остерегалась ловушек: «Оставь меня, — сказала она, — лучшая пора года позади, я чувствую, что меня как бы окутывает дымка, и останусь здесь на зиму. Спать! Спать! — добавила она, потягиваясь. — Я унесу тебя с собой в свои сны». Она едва заметно послала мне последний поцелуй и, перепархивая, исчезла в глубинах земли.

Вверх тормашками

Куда дальше в опытах с серыми монашенками мне предстояло зайти по ходу другой связи, когда я с подачи моей тогдашней подруга остановился в одной из их обителей. Настоятельница после проверочного теста прикрепила меня к келье, уже занятой послушницами. Оные — я, когда вошел в освещаемое через расположенную под самым потолком отдушину помещение, насчитал троих — пребывали подвешенными за ноги к выступам свода, погрузившись в зимнюю спячку. Мне были видны только перевернутые вверх тормашками тела, прочтение которых очень скоро стало для меня общим местом и, несомненно, подтолкнуло бы к определенным непристойностям, находись они в пределах моей досягаемости. В конце концов я с ними свыкся и, будучи склонен к медитации, предался наблюдениям за жизнью, каковые вскоре заставили меня полностью о них забыть.

Время от времени — представление о котором я стремительно терял — какой-то ребенок приносил в корзинке еду и ставил ее рядом со мной. Потом, не говоря ни слова, выскальзывал в сделанную, казалось, по его размерам низенькую дверцу, через которую он входил и которую запирал за собою. Поначалу удивленный, что столкнулся в подобном месте с представителем своего племени, я попытался завязать с ним разговор. Мои усилия ни к чему не привели: в ответ он разве что бубнил пару-другую невразумительных слов и не мешкая ретировался.

В дальнейшем я узнал, что серые монашенки воспитывают и оставляют детей, родившихся от их связей с землянами, у себя в обителях, чтобы пользоваться их помощью в мелких повседневных делах, заниматься которыми им мешают их странные руки.

Долгожданное пробуждение

Наконец погода пошла на лад, наступила весна, и мои маленькие сожительницы одна за другой проснулись и постепенно спустились со свода. В конце концов они подняли вокруг меня сущую кутерьму, о чем я до сих пор вспоминаю с восхищением. Одна за другой они брали меня с собой на сумеречные прогулки, и те затягивались до глубокой ночи; сопровождал я их и на охоту за ночными путниками, в коих они черпали свое удовольствие. Для меня время проходило в полном очаровании, как вдруг однажды вечером меня вызвала настоятельница и объявила, что довольна моим поведением и в качестве вознаграждения собирается доверить очень важное поручение, за которое у меня еще будет повод ее отблагодарить. Она велела отвести меня в другую, более просторную келью, где мне отныне предстояло жить. Здесь ютилось два десятка летучих мышей с увядшими прелестями, в отталкивающий вид которых внесли свою лепту и порочность, и накопленная с возрастом потасканность. Некоторые из этих старух ничтоже сумняшеся принялись меня недвусмысленно обихаживать, но я с ужасом отверг их авансы. Тогда они стали выказывать полнейшее ко мне пренебрежение, обращались как с последним слугой, заставляя подтирать куском рогожи пол кельи, который исправно оскверняли своими испражнениями. Я должен был даже иногда оказывать им гигиенический уход за наисрамнейшими закоулками их тела; от воспоминаний об этом меня до сих пор тошнит. Случалось и подсоблять им в любодеяниях со случайными мужчинами, собственноручно вводя член любовника в настолько отвратительные отверстия, что приходилось его возбуждать, чтобы он сохранял свою крепость. В качестве платы за все это только и полагаюсь, что подчас укусы или, походя, словно веером, по сусалам кончиком крыла, венчаемого весьма членовредительным крючком.