Солдат, сын солдата. Часы командарма - Эммануил Абрамович Фейгин

Но сейчас атом открылся ему другой стороной. Это не только оружие, и не просто оружие — это значительно больше — целый мир. И к тому же недоступный для Григория Ивановича. В насмешку это, что ли, сказано: «Законы природы, изложенные в популярной, общедоступной форме»? Недоступной — так будет вернее. Тут можно заблудиться, в этих законах, как в темном лесу. И чем дальше, тем темнее. «Нет, неправда это, не темнее, а светлее. Только нужно пробиться к тому свету. Пробиться! А что ж! Разве я сдаюсь? Я пробиваюсь. Я хочу пробиться к свету. Хочу...»

Но пробьется ли Григорий Иванович? Кто знает, может, он таки уйдет сначала из армии, а потом и из жизни, не познав того, что хотел познать. Может быть, и так будет. Все-таки упущено время. Все-таки поздно. Тут по стандарту не применишь мудрую пословицу: «Век живи, век учись». Поздно. И для Григория Ивановича поздно. И, к сожалению, не только для него...

Старшина протер уставшие глаза и посмотрел на часы. Скоро наступит новый день. Надо к нему подготовиться. По давней привычке Григорий Иванович никогда не забывает перед сном завести часы и записать на листке бумаги намеченные на завтра дела. У него всегда множество дел. Только успевай поворачиваться. И сейчас список получился длиннющий. Григорий Иванович нахмурился и, подумав, вычеркнул кое-что. Но вдруг на губах его появилась улыбка, и он записал на листке сбоку еще одну строку: «Партийное поручение. Поговорить с Громовым».

— Ничего, старик, не унывай, — сказал он самому себе, аккуратно складывая бумажку. — Пока тебе дают партийные поручения, ты в строю, у тебя есть завтрашний день, у тебя есть будущее. Нет, нет, не унывай, старик. Выше голову.

...И вот прозвучал сигнал «Подъем». Наступил новый день. К делам старшины, намеченным заранее, прибавились дела, возникшие неожиданно. Всего ведь не предусмотришь. А кое-что пришлось отложить. Ничего не поделаешь. Пришлось, например, отложить разговор с Геннадием Громовым, так как утром стало известно, что лейтенант неожиданно исхлопотал у командира полка десятидневный отпуск по «семейным обстоятельствам» и уехал ночным поездом.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

Если бы еще вчера утром, когда рота возвращалась с учения, Геннадию Громову сказали, что у него могут появиться какие-то семейные обстоятельства, он бы только посмеялся: «Что вы! И в мыслях у меня подобного нет». И ведь верно, он никогда не думал об этом. Да и о чем было думать? Ведь ничего не случилось. О славной девушке Варе он вспоминал теперь все реже, да и воспоминания эти ничего не будили в его душе: «Варя безусловно очень хорошая девушка. Но что из этого? Мало ли их, хороших, на свете? Да и мыслимо ли жениться в двадцать два года? Лейтенанту?! Это же кошмар... Видел он женатых лейтенантов — для армии они погибшие люди. Почему-то от них пахнет пеленками и еще чем-то детским, и говорят они больше всего о манных кашах и молоке, и хлопочут только о комнате — это предел их мечтаний: своя комната, гнездо для своей подруги, для своего птенца. Какие же это офицеры! Молодой офицер должен быть свободен. Ничто не должно его связывать. Жениться следует, когда уже добьешься положения, когда есть у тебя квартира и нет нужды занимать у холостых товарищей деньги до получки: «Знаешь, семейному человеку нелегко: молоко почему-то вздорожало на рынке, и колясочку купили по случаю... такая удобная...»

Нет, это не для Геннадия.

Его невеста, наверно, еще в детский садик ходит. Так пусть себе растет. И Геннадий тем временем будет расти. После взвода он, само- собой разумеется, будет командовать ротой. Затем несколько лет уйдет на академию. А когда ему дадут полк, можно будет и о женитьбе подумать. Командиру полка по традиции подобает иметь семью. Геннадий рассчитывал, что это осуществится к тридцати — тридцати двум годам, так что в старых холостяках он ходить не собирался. Старый холостяк — это тоже не очень заманчивая перспектива.

Геннадий считал этот свой план мудрым и правильным, не замечая, однако, что в нем, то ли по забывчивости, то ли по незнанию, не отведено никакого места любви. А жаль!

2

Геннадий Громов был выпущен из пехотного училища в числе лучших, по первому разряду. Это давало ему право выбрать округ, и он по совету отца выбрал Закавказский.

— Либо на Дальний Восток — в тайгу, либо на Кавказ — в горы, — сказал Павел Васильевич. — И по штабам не околачиваться — начинать со взвода.

— А я ничего другого пока не хочу, — заверил Геннадий отца.

Правда, не все сложилось так, как хотел Геннадий: командиром взвода его сразу не назначили, место это пока было занято, и Громову предложили временно поработать в штабе дивизии. Вот тогда и встретился он с Варей Игнатовой, дочерью своей квартирной хозяйки.

Дочь квартирной хозяйки! Провожая Геннадия в «чужие люди», мать предупреждала его и о такой «опасности». Частная квартира — это западня для молодого офицера. У каждой хозяйки обязательно незамужняя дочка, а то и несколько, засидевшихся в девках. За холостым жильцом в таком доме ухаживают, как за редким цветком, на него не насмотрятся, не надышатся, на его лейтенантские погоны тут буквально молятся. Пользуясь твоей молодостью и беззащитностью перед женским коварством, тебе на каждом шагу расставляют ловушки, и не успеешь глазом моргнуть, как уже уселись тебе на шею жена, теща, свояченицы и еще целая свора прожорливых и вечно недовольных родственников.

— Однако ты меня плохо знаешь, мама, — сказал тогда Геннадий.

Антонина Мироновна покачала головой:

— Не храбрись, сынуля. Вы все на словах герои, а на деле... Лучше помучайся в общежитии, пока тебе дадут комнату.

Их было неисчислимое множество, подобных советов и предупреждений. Наслушаешься их, и одно остается: всю жизнь держаться покрепче за мамину юбку, а то пропадешь.

Но Геннадий Громов не маменькин сынок. Он выходит в жизнь для исконно мужского дела, и женские, даже материнские, советы ему не нужны. И понятно, он не собирался «мучиться» по общежитиям. Он намерен создать себе обстановку для серьезной работы. Геннадий привез с собой ящик с книгами, у него обширный план самостоятельной учебы: английский и арабский языки, некоторые военные дисциплины, которые по тем или иным причинам были «зажаты» в программе училища, а