Вороны вещают о смерти - Darknessia

мной, мол, приворожила. Да я бы и сам подумал на ворожбу. Но нет. Иначе мы бы давно свадьбу сыграли. А ты все избегаешь меня, подарки не принимаешь. Так что это, Огниша? Как мне быть, скажи, если я ни на кого другого смотреть не могу?

Мои руки мелко задрожали от волнения. Губы словно ссохлись. Хотела бы я знать, что ответить, как утешить его.

— Яр…

— Думаешь, мне это нравится? — с яростью выплюнул он. — Думаешь, я не прекратил бы таскаться за тобой, если б мог? Не хочу больше видеть тебя во снах! Не хочу каждую девицу с тобой сравнивать! Думать, какой была бы жизнь… Сделай с этим что-нибудь, Огниша! Видишь, я даже не могу плохого о тебе подумать, хотя и видел тебя в Чернолесе.

Он затих. Ярость сменилась отчаянием. Долго глядел на меня в ожидании, будто и правда думал, что я могу что-то исправить. Сжимал горячими руками мои холодные. Мы были так близко, что я слышала громкий и быстрый стук его сердца, видела, как трепещет жилка на шее. Сидела неподвижно и никак не могла подобрать слов.

— А может, — тихо заговорил он, глядя прямо в глаза, — ты и есть колдунья? Глаза у тебя такие… жёлтые… колдовские…

Потом вдруг наклонился и поцеловал. В первый миг я растерялась от неожиданности. Попыталась отстраниться, выдернуть руки из его крепкой хватки, но он лишь сильнее сжал. Повернула голову в сторону, а мысли будто опустели, и я не могла ни о чем думать, только чувствовала на щеке его горячее дыхание и цепкие пальцы на запястьях, которые уже до боли впивались в кожу.

За его спиной вдруг появилась тень — я едва успела заметить ее краем глаза — а в следующий миг Яромир уже извивался в стальной хватке, цеплялся за серую руку с черными пальцами, что сомкнулась на его шее.

Лихо одной рукой поднял вверх юношу и с силой впечатал в ствол ближайшего дерева. Яромир задергал ногами в поисках опоры. Он яростно колотил по серой руке, царапал ногтями, пытался дотянуться до противника. А Лихо мрачно и неподвижно наблюдал, как тот хрипит. Его жёлтый глаз горел ненавистью. И в этот момент он больше походил на нечисть, чем когда-либо прежде.

Я сидела на земле и не могла отвести взгляд. В душе боролись противоречивые чувства. Лишь когда Яромир стал слабеть, я опомнилась и вскочила, дотронулась до серой холодной руки.

— Не нужно.

Лихо взглянул на меня. На какой-то миг показалось, что не послушает, не ослабит хватку. Но он все же разжал пальцы — Яромир соскользнул на землю, согнулся и закашлялся. Лихо молча стоял над ним, наблюдал. Его лицо было спокойным, лишь глаз слегка прищурен, однако явственно ощущалась исходящая от него угроза. Казалось, он заполняет собой все пространство.

Отдышавшись, Яромир вскинул на него голову с вызовом во взгляде. Нащупал стрелы, выпавшие из колчана, схватил одну и стремительно вогнал ее в грудь Лихо. Я дернулась в его сторону, но слишком поздно. Прикрыла рот ладонями и уставилась круглыми от ужаса глазами на стрелу.

Яромир самодовольно усмехнулся.

Лихо даже не вздрогнул. С тем же каменным выражением он схватил юношу за руку, заставив выпустить стрелу. Ухмылка сползла с лица Яромира. Тихо, угрожающе Лихо проговорил:

— Знаешь, кто я?

Юноша перевел взгляд со стрелы на серое лицо Лихо, на меня и снова на Лихо. На побелевшем лице отразилось осознание.

— Знаешь, — кивнул он с ядовитой усмешкой. — Чую твой страх. Это правильно. Меня нужно бояться. Стоит мне лишь захотеть — прокляну твою семью и заставлю смотреть, как все, кого ты любишь, медленно умирают в муках, умоляя избавить их от страданий. Стоит мне лишь захотеть — остаток дней ты проведешь в нищите и ужасе, и каждую ночь во снах будешь видеть лица своих родных, искривленные болью, гниющие заживо. — Каждое слово было как удар тяжёлого топора. Острое, неотвратимое. Оно глубоко врезалось в разум, и не оставалось сомнений, что дух способен на все. — Так что не смей прикасаться к ней. И не попадайся мне больше на глаза. Понимаешь, человек? Теперь ты в моей власти.

Яромир молча взирал на духа. Он выглядел не на шутку перепуганным, часто дышал, будто не хватало воздуха. Однако постепенно страх затмила ненависть. Он с яростью вырвал руку из хватки Лихо — тот позволил ему вырваться — отступил на несколько шагов и обернулся ко мне. Прошипел:

— Так вот, зачем ты ходишь в Чернолес. Предпочла своим друзьям нежить?

— Пожалуйста, Яр. Уходи, — с досадой пробормотала я.

— Посмотрим. Когда все узнают, что ты водишься с духами, когда отвернутся от тебя и станут обходить стороной, когда ни одна душа не захочет говорить с тобой, кроме меня — тогда и посмотрим. Может, только тогда ты наконец поймёшь…

Он одарил меня долгим, пронзительным взглядом, в котором было молчаливое обещание, подобрал лук и стрелы с земли и собрался было развернуться, но Лихо ухватил его за плечо, приковывая к месту.

— Только попробуй рот раскрыть — и твоя мать первой узнает, что такое настоящее горе.

Яромир кинул на него взгляд, полный упрямой ненависти. Пытался показать, что не боится, но все же видно было, как напряжены его руки, как подгибаются колени. Он презрительно фыркнул, дёрнул плечом и тяжёлой угловатой походкой поспешил прочь.

Пустившееся вскачь сердце понемногу успокаивалось. Много злых слов наговорил мне Яромир. На запястьях до сих пор пульсировали следы его пальцев. Но я не могла злиться. Не могла, хоть запоздалое осознание того, что могло бы произойти и едва не произошло, больно грызлось внутри. Я чувствовала его отчаяние — и было в нем что-то неправильное. Что-то гораздо сильнее его, что управляло им, а он не мог сопротивляться.

Я глядела ему вслед с жалостью. С беспомощной растерянностью, потому что хотела бы помочь, но не знала как.

— Как ты, Огниша? — заговорил Лихо, а в голосе слышалось сожаление. — Прости, я… долго не мог понять, стоит ли вмешаться. В тебе нет ненависти и нет отвращения. Это сбивает с толку.

Я обернулась. Дух стоял в паре шагов от меня, такой же, как и всегда. Больше не чувствовалось той тяжёлой давящей энергии, пугающей силы, способной заставить любого трястись от страха. Покопавшись внутри, вдруг поняла, что этот новый Лихо вызывает во мне лишь восхищение. И это противоречило здравому смыслу.

— Спасибо, Лихо… Да, я и сама ничего не понимаю, — растерянно призналась я. — Это так странно и глупо, и немного льстит — накрепко