Доктор Смерть - Джонатан Келлерман

— Именно. Вот почему я нисколько не удивилась, узнав о том, что она сделала — обратилась к Мейту. То есть, конечно, я была поражена, услышав об этом в новостях. Но когда первое потрясение прошло, все встало на свои места. Мамой двигала абсолютная пассивность.

— Значит, вы не догадывались...

— Нет. Мама не обмолвилась мне ни словом. Даже не попрощалась. Утром она попросила меня зайти к ней, перед тем как я отправлюсь в школу. Сказала, что я очень хорошо выгляжу. Но такое бывало и прежде, я не увидела в этом ничего странного. Внешне мама была такой же, как обычно. Совершенно бесцветной. Надо сказать правду: она совершенно вылиняла еще до того, как познакомилась с Мейтом. Пресса постоянно трубила, будто он что-то делал — но это было не так. По крайней мере, если остальные были такими, как моя мама. Он ни черта не сделал. Ему уже ничего не осталось. Мама не хотела быть.

Моя рука приготовилась нырнуть за носовым платком. Стейси, уперев ноги в пол, выпрямилась.

— Все это невероятно грустно, доктор Делавэр.

Вернулась клиническая отрешенность первого сеанса.

— Да.

— У нее была светлейшая голова. Она защитила два диплома. Если бы захотела, она могла бы получить Нобелевскую премию. Вот от кого Эрик унаследовал свой ум. Отец тоже человек неглупый, но мама была гений. Ее родители тоже бы ли очень талантливыми. Посвятили себя теоретическим наукам, больших денег не заработали. Но они были очень талантливыми. Оба умерли молодыми. От рака. Возможно мать боялась умереть молодой. Тоже от рака. Не знаю. Мама вытащила Бекки Маниту по алгебре в отличницы. Но как только Бекки перестала с ней заниматься, она сразу же снова скатилась в самый низ.

— Твоя мать перестала заниматься с Бекки, потому что заболела?

— Наверное.

Затянувшееся молчание. До конца сеанса осталась одна минута.

— Наше время истекло, да? — сказала Стейси.

— Можно добавить немного.

— Нет. Порядок есть порядок. Благодарю за помощь. Мне стало значительно лучше. Особенно если учесть...

Не договорив, она стала собирать книги.

— Если учесть что?

— Как знать. — Вдруг она рассмеялась. — О, обо мне не беспокойтесь. У меня все хорошо.

Последние несколько раз Стейси входила ко мне в кабинет, уже готовая говорить о матери. Без слез, спокойно, не отвлекаясь на не относящиеся к делу пустяки.

Она старалась.

Билась изо всех сил, пытаясь понять, почему мать ушла, не попрощавшись. Сознавая, что на некоторые вопросы ответов не будет.

Но все равно задавая их. Почему такое произошло с их семьей? С ней?

Действительно ли ее мать была больна? Или это была чистой воды психосоматия, как утверждал доктор Маниту — Стейси однажды случайно подслушала его разговор со своей женой. Джуди Маниту сказала: «О, Боб, я не знаю». А он ответил: «Джуди, поверь мне, у нее со здоровьем все в порядке — это медленное самоубийство».

А Стейси, бывшая в это время в ванной рядом с кухней, разозлилась, пришла в бешенство. Как этот ублюдок может говорить такие гадости?

Но потом она начала задумываться сама. Потому что врачи ведь так ничего и не находили. Отец говорил, что врачи считают себя умными, а на самом деле ничего не знают. Но потом он перестал возить жену на обследования. Не доказывает ли это, что и он решил, что вся болезнь у нее в голове? Так ведь оставалась надежда, что какие-нибудь анализы что-нибудь покажут...

Во время одиннадцатого сеанса Стейси заговорила о Мейте.

Она на него не злилась, в отличие от отца. В отличие от Эрика. Отец и брат, столкнувшись с чем-то им неподвластным, вынуждены были довольствоваться бессильной злобой. Настоящие мужчины, они хотели сокрушить того, кто обошелся с ними так бесцеремонно.

— Твой отец хочет расправиться с Мейтом? — спросил я.

— Чистая риторика. Отец так говорит обо всем, что ему не нравится, — какой-то тип попытался его надуть, так он заявил, что сотрет его с лица Земли, истолчет в порошок. Обычное мужское бахвальство.

— А что ты думаешь о Мейте?

— Патетический неудачник. С его ли помощью, без нее — мама все равно ушла бы из жизни.

В начале двенадцатого сеанса Стейси объявила, что ей больше нечего рассказывать о своей матери и пора обратить внимание на будущее. Потому что она в конце концов пришла к выводу, что о будущем все же неплохо бы и подумать.

— Наверное, все же архитектура. — Улыбка. — Все остальное я исключила. Начинаю двигаться прямо к цели, доктор Делавэр. Факультет архитектуры в Стэндфорде. И все будут счастливы.

— В том числе и ты?

— Определенно и я в том числе. Зачем заниматься тем, что не приносит удовлетворения? Спасибо за то, что подвели меня к этой мысли.

Стейси была полна решимости прекратить наши сеансы, но я настоял на том, чтобы она пришла еще раз. Через неделю она заявилась с брошюрами для поступающих в Стэндфорд. Познакомила меня со списком предметов на архитектурном факультете. Заявила, что абсолютно уверена в правильности выбора.

— Если не возражаете, — сказала Стейси на прощание, — мне бы хотелось встретиться с вами через год. Быть может вы дадите какие-нибудь дельные советы.

— Разумеется. Буду очень рад. И вообще, если что — звони, не стесняйся.

— Вы очень любезны. Наши занятия были очень поучительными.

Я не стал спрашивать, что она имела в виду. Я был мужчина, и при этом не ее отец или брат.

Было уже десять вечера, когда я наконец закрыл папку с историей болезни.

Стейси прекратила курс, заявив, что обрела стержень в жизни. Сегодня утром ее отец признал, что исцеление было временным. Девушка обещала связаться со мной, но не сдержала слово. Обыкновенная подростковая легкомысленность? Или нежелание показаться мне в качестве неудачницы?

Несмотря на заявление Стейси о своей независимости, я никогда не считал ее триумфом своей карьеры. Невозможно решить те проблемы, с которыми она столкнулась, всего за тринадцать сеансов. Наверное, я с самого начала подозревал, что Стейси мне что-то недоговаривает.

Неужели завтра мы будем говорить о колледже?

Снова пролистав историю болезни, я обратил внимание на свои замечания относительно одиннадцатого сеанса. Сокращения, обусловленные тем, что в прошлом мне слишком часто приходилось получать судебные повестки.

«Пц-т гов. о неприязни отц. по отн. к Мейту».

Отец и брат, столкнувшись с чем-то им неподвластным, вынуждены были довольствоваться бессильной злобой. Настоящие мужчины, они хотели сокрушить того, кто обошелся с ними так бесцеремонно.

Зазвонил телефон.