Сэндмен Слим - Ричард Кадри

Я резко повернул рукоять нааца по часовой стрелке, выпустив толстые, изогнутые назад шипы, тут же крепко вцепившиеся в плоть моего противника. Затем потянул его назад, навалившись всем своим весом; используя бритвенно-острые лезвия нааца как дрель, чтобы раскрыть рану пошире. Последний тяжелый рывок вновь заставил сработать механизм, который втянул наац внутрь себя. Сила инерции повалила меня на спину, но это было нормально, поскольку закрывшийся наац вытянул за собой черное сердце и часть позвоночника номера третьего.

Надо ли описывать, как отреагировала толпа на то, что одного из них выпотрошили? Бурные продолжительные аплодисменты чуть не расплавили мои барабанные перепонки. Я был как Хендрикс на Вудстоке.

Но разовое убийство надсмотрщиков еще ничего не значило. Оно ничего не сказало бы о моем характере и не навело Азазеля на мысль, что я способен на массовые убийства.

Но вот что произошло потом.

Я затащил мертвое тело надсмотрщика номер один на тело надсмотрщика номер два и, поднявшись по этой куче, взял один из факелов со стены арены. Адское пламя совсем не похоже на земное. Оно больше напоминает «греческий огонь» или горящий магний. Оно горит долго и жарко, и его практически невозможно потушить.

Надсмотрщик номер три все еще пытался отползти в сторону, и я сунул факел в дыру на его груди, откуда только что выдрал сердце. Теперь уже светились не только его руки. Все тело зажглось изнутри, потом ярко вспыхнуло и лопнуло, как дирижабль «Гинденбург».

С помощью нааца я разрезал цепи и рванул к выходу. Не то чтобы у меня был шанс реально вырваться. Двадцать вооруженных охранников ворвались в помещение. Моего рок-н-ролльного безумия хватило еще на то, чтобы убить трех или четырех из них, прежде чем наац развалился у меня в руках. После этого началось сплошное «кантри». Демоны-охранники пустились вокруг меня в кадриль. Меня не убили только благодаря прямому вмешательству Азазеля, приказавшего отряду отступить.

Затем меня бросили в один из карцеров арены, приставив к двери пару охранников. В тот момент я думал, что это перебор. Я был уже на три четверти мертв. У меня не было ни малейшего шанса сбежать. Позже я понял, что охранников приставили для того, чтобы не дать другим демонам войти и добить меня. В той камере я впервые осознал, что меня трудно убить обычными методами.

Я попал туда весь в крови и порезах, половина моих костей были сломаны и торчали наружу, пропоров кожу. Через три дня я сумел встать. Еще через день смог ходить. Моим охранникам это совсем не нравилось. Когда им казалось, что я сплю, они украдкой подглядывали за мной через раздвижную заслонку двери камеры. Для них это было ново. Я должен был оказаться мертвее мертвого. Но что-то пошло не так, и они стали видеть во мне монстра. Никто не беспокоил меня до тех пор, пока несколько дней спустя Азазель не прислал дружелюбного маленького гомункула со сладкими Адскими фруктами, Царской водкой и просьбой зайти к генералу сегодня на ужин. Понятное дело, я согласился.

Это хорошая сторона вспыльчивости. Недостатком является то, что она заставляет вас делать глупости, не размышляя и не глядя по сторонам.

Я брожу в толпе веселящихся и пытаюсь напасть на след Джейн-Энн, пока не натыкаюсь на кого-то сидящего и не проливаю на его костюм за десять тысяч долларов его же напиток. Парень немедленно встает, явно намереваясь обозвать меня мудаком.

– Му… – начинает он и тут же затыкается.

Это «Брэд Питт». Не актер, а тот замечательный наркоман, на которого я нарвался на кладбище в день своего возвращения.

– Ты где пропадал, чувак? – радостно ору я. – Я успел по тебе соскучиться.

– Охрана! – панически вопит он.

– Я собирался вернуть тебе это.

Я достаю из кармана шокер и бью ему током под ребра, как в старые добрые времена. Он падает, как мешок с гайками, и я кидаю электрошокер на него сверху. Электрическая пукалка не поможет против того, что начнется здесь через несколько секунд.

Так как я не совсем дурак, то тут же рвусь к кабинету, но не успеваю, поскольку из-за угла выскакивает охрана. Пять или шесть рыл. Стриженные под машинку головы, широкие, как канализационные люки, шеи. В своих костюмах они выглядят так же глупо, как я. Но у них больше оружия. Они окружают меня и стоят, не двигаясь. Появляется женщина. Она огибает охрану и подходит ко мне, не зная, кто я. Но затем узнает.

– Ты же умер, – говорит она.

– Не настолько, как скоро умрешь ты.

Джейн-Энн отступает назад и командует:

– Китти! Беннетт!

Из-за спин охранников выходят тощая блондинистая старлетка в дизайнерских шмотках с открытыми плечами и какой-то хлыщ, похожий на Зигги Стардаста[71] в фиолетовом бархатном костюме.

От них за версту несет магией. Она исходит от них, как тепловая рябь от раскаленного асфальта.

Итак, что мы имеем: пять или шесть громил с пистолетами, парочка вуду-хипстеров-убийц, старая подруга, мечтающая меня убить, толпа алкашей и голых девок и я в одолженном костюме. Я бы нырнул в тень, но с таким сумасшедшим освещением здесь невозможно найти ничего достаточно темного и глубокого.

Даже у моей дурости есть пределы. Я резко поворачиваюсь и бегу.

За моей спиной рвутся громы и молнии. Раскаленные золотые искры падают на меня дождем, словно тысячи горящих спичек, прожигая костюм и кожу. Я пригибаюсь и отскакиваю от стен, чтобы им было труднее в меня попасть. Но это тревожит сидящие внутри меня пули. Они царапают легкие и тычутся в ребра. Я уже чувствую кровь в горле. Так я не смогу убежать от этих идиотов.

Я падаю на четвереньки и тяжело дышу сквозь кровавую пену в горле. Блондинка и хлыщ останавливаются и обмениваются взглядами, как пара вышколенных охотничьих псов, которые только что затравили лису и вот-вот получат за это награду.

Что ж, награда для них у меня найдется.

Я выкрикиваю гортанные адские слоги, выкашливая кровь после каждого слова. Каждую каплю своей силы я выталкиваю через руки и ноги. Затем плюю кровью на расстеленный на полу дорогой ковер. После этого все исчезает. Включая пол. Но я уже готов к этому, а домашние колдуны Джейн-Энн и ее вооруженные регбисты – еще нет. Они проваливаются туда, где раньше был пол игрового зала, скатываются с холма и исчезают за деревьями. На долю секунды наши взгляды с Джейн-Энн встречаются, и я успеваю ей подмигнуть. Затем кто-то хватает меня за шиворот и втягивает внутрь кабинета, который я, по идее, не должен был покидать. Здесь полно теней. Я беру Видока за плечо, и мы проходим сквозь фотографию, на которой Джейн-Энн нежно держит за руку Папу Римского.

Молись за нас грешных и теперь, и в час нашей смерти.

МЫ ВЫХОДИМ из тени в пещеру Мунинна. Видок поворачивается и бьет меня в живот. Я падаю на одно колено.