Стеклянная невеста - Ольга Орлова

— Ну все. Видеть его не могу, — всплеснула руками Атаманша. — Пусть идет и думает. Но учти, откажешься, все потеряешь, а согласишься — у тебя все будет. И девка будет твоя, как ты не понимаешь!

Она махнула рукой и повернулась к Графу:

— Ну, чего красуешься? Иди проводи его.

Граф оттолкнулся руками от подлокотников и легким прыжком встал на ноги. Потянулся плечами, разминая мышцы. Подмигнул Атаманше.

— Пошли, — сказал он Матвею и, обняв его за плечи, повел к выходу.

В коридоре он развернул Матвея к себе.

— Слушай меня, солдат. Я тебя когда-нибудь подводил? Ты когда-нибудь слышал, что я какую-нибудь глупость сделал? Вот то-то же. Тогда раскинь мозгами: шанс дается один раз, если упустишь, так и останешься на побегушках. А деньги будут — у тебя все будет. Запомни это хорошенько.

Света закрыла входную дверь — техник-смотритель ЖЭКа приходил интересоваться по поводу протечки — и обреченно пошла к себе в комнату. Ей казалось, что она второй день спит — не может проснуться, грезит во сне, затерявшись в тумане своего отчаяния. Вчера вечером она так и не нашла Матвея, хотя искала его по всему клубу. Она спрашивала у Графа: где Матвей? Спрашивала у тети: куда дели Матвея? Никто не знал. Скорее всего он поехал домой. Или к друзьям, может быть, еще куда-нибудь. «Молодому парню на месте не сидится», — с кривой усмешкой успокаивала ее тетя. Она приехала домой на машине тетки — ее подвез шофер. Она не знала, спала ли она остаток ночи. Она не помнила, что делала весь следующий день. Все вокруг стало сном, в котором единственной бодрствующей реальностью был телефон, отказывающийся звонить. Телефон молчал, словно превратился в пластмассовый слиток без намека на механизм, словно впаялся в монолитную тишину квартиры, которую нарушали лишь ее нервные шаги да мысли, громко-громко бившиеся в голове…

…Звон бокалов, разбрызгивающих красное вино… лужи пролитого вина на стойке бара… красные лужи пролитой крови на тротуарах… прикосновение пустоты к ее сердцу.. Матвей пулю за пулей вбивает в намеченную цель… в цель, намеченную теткой и Графом… пули сочно входят в цель, пробивая и ее сердце… двойные петли рук и ног не могут удержать Матвея… тропа войны не смеет пустовать…

…Слышны голоса взрослых людей, говорящих трезвые истины: «Человеку, у которого нет денег, трудно уважать себя»… или «Не думать надо, а делать дело»… или «Нищие не должны быть разборчивыми»… «Деньги и удовольствие — награда за преданность»… Она зажимала уши ладонями, но сквозь пальцы прорывался торжествующий шепот тех, кто хотел отнять у нее Матвея: «Благо — не всякая жизнь, а жизнь сытая»… «Чтобы тебя не растоптали — топчи других»…

Она подошла к телефону и в который раз набрала номер Матвея. После невыносимого ожидания трубку сняла хозяйка. Старческий голос задребезжал в ухе, лишая последних надежд: Матвея нет дома, Матвей не приходил. Короткие гудки рвали нервы. Ее мучило то, что она знала: Матвей прячется в своей комнате, в келье своего бегства, бегства от ее тетки, Графа… и от нее тоже. Это потому, думала она, что Матвей ее любит, он чего-то боится, но ее любит… Может быть, боится ее потерять? От прилива чувств заболела грудь, комок подтянулся к горлу, — но что же делать, что делать? Мысли в голове смешивались с молитвами. «Надо было не отпускать его одного… надо было идти вместе с ним… тетка поорала бы и утихла… Господи! Помоги спасти его, помоги сохранить… от тетки и Графа… и от него же самого… от необдуманных поступков, от милиции, от пули, от бандитов! Спаси и сохрани. Господи! Его гибель — это и моя гибель… когда любишь… спаси его, Господи!..»

Света стала думать о себе как о посторонней. Что она есть сейчас? Одинокая, брошенная девчонка, не нужная даже самой себе. Без него она ничто — перетянутый комок нервов, грозящих со звоном взорваться… А что, если и в самом деле Матвей больше не придет?.. Что, если его и в самом деле убьют?.. Острая боль кольнула сердце и прошла… А если его убьют?..

Тяжелый старинный лифт загрохотал в подъезде. Входная дверь задрожала вместе со стенами… Снова тишина. Света почувствовала, что уже не может так сидеть и смотреть на телефон. Лучше лечь. Она тяжело поднялась и прошла к дивану. Легла. Часы на стене отбивали счет потерянного времени, вокруг люстры две мухи гонялись друг за другом, порыв ветра выдул огромным пузырем легкую занавеску, задевшую краем лицо, — все начало постепенно расплываться, растворяться в видениях полусна-полуяви: занавеска стекла на пол, опять взвилась… часы остановились… телефон приподнялся и превратился в голову Графа, хитро ей подмигнувшего…

Граф и тетка под руки уводят Матвея… Голова его бессильно свесилась на грудь… Из-за гигантской туши, лежащей в истоме позолоченной русалкой, выходят трое охранников и преграждают ей путь… Отчаянно рвется Света, чтобы поспеть за теткой и Графом, уводящими ее Матвея… С неба, вместо дождя, капают, капают слезы…

Света стонет во сне, плачет, пытается догнать любимого человека… Старается разорвать тончайшую паутину сна, отдаляющую ее от Матвея… Кошмар в кошмаре… Невыносимая боль потери!..

Звон затихал уже и в голове, и что-то, сопровождаемое отчетливым металлическим звяканием, уходило вверх белой широкой полосой, по-змеиному изгибавшейся. Бессмысленное продолжение кошмара, составленное из элементов обыденности, казалось еще более ужасным. Но тут же прозвучали шаги, мысль осела, полоса превратилась в занавеску, все еще выдуваемую порывами ветра из приоткрытого окна, Света поняла, что знакомая поступь в соседней комнате принадлежит вернувшемуся из командировки отцу: как всегда, сначала позвонил в дверь, потом, не услышав привычных быстрых домашних шагов дочери, открыл замок своим ключом, и вот уже осторожно заглядывает к ней со знакомым выражением радостного ожидания, за которым прячется едва заметное, но привычное чувство вины.

Был уже вечер, за окном темнело, однако было еще светло. Она совсем забыла, что отец должен был сегодня приехать. Сейчас это было ей совершенно безразлично. Света вновь с мучительной, болезненной тоской вспомнила все то, что пережила за день, и вдруг в ней самой что-то оборвалось: она не может больше так мучиться, она не хочет, не желает, не будет больше так мучиться! Ей вдруг представилось, как это глупо — сидеть и ждать звонка, когда можно поехать прямо к Матвею, и уже через полчаса увидеть Матвея! А то, что он дома, что прячется в одиночестве от нее, от всех, от себя, — в этом Света тоже была уверена.

Ей и впрямь стало гораздо легче. Светлана почти повеселела. Лихорадочно собираясь, она успела забросать отца вопросами, ответы на которые, правда, не слышала, не понимала их. Потом сказала, что должна срочно уйти, у нее свидание, позвонит, если будет задерживаться, и выскочила за дверь, оставив в квартире немного обиженного, но больше удивленного отца.

До станции метро было десять минут ходьбы. Света быстро шла, задыхаясь, по сереющему переулку. Фонари едва-едва начали светиться. Компания знакомых ребят оккупировала лавочку, в центре которой, невидимый прохожим, хрипло пел, подыгрывая себе на гитаре, ее одноклассник Кирилл. Ее узнали, но, помахав в ответ на их приглашающие крики, Света побежала дальше по матовому переулку, и внезапно предчувствие близкой встречи с Матвеем окатило ее сердце смесью счастья и ужаса.