Приключения черной таксы - Анна Никольская

— Вылезай немедленно! — зная подругу как облупленную, такса решительно направилась к шкафу.

Накрывшись попоной ослика, в нём, как маленький диванный валик, лежала Собакевич.

— Ты с ума сошла! Через минуту тебе надо быть на сцене! Хочешь, чтобы всё пропало?

— Я н-не могу. Я б-боюсь! — заикаясь промямлила левретка.

Такса отпрянула. Юльку так сковал страх, что никакая сила на свете не смогла бы вытащить её теперь на арену.

— Ну и чёрт с тобой! — в сердцах воскликнула Чернышёва. — Пусть мы застрянем здесь на веки вечные, а Кристофер умрёт! Главное — ты ничем не рискуешь!

Юлька подняла зарёванную морду и пристально посмотрела на подругу. Секунды тянулись нестерпимо долго…

— Ладно, я готова, — всем существом выражая трагическое смирение, покорно сказала она.

— То-то же! Держись, родная, нам нужно быть смелыми…

— Красота без тщеславия, сила без наглости, отвага без жестокости! Словом, все добродетели человека — без его пороков. Так писал о братьях наших меньших лорд Байрон в «Эпитафии собаке». Встречаем! На арене цирка Карлсен, великолепная и загадочная, и Эр-рмин-тр-руда! — торжественно объявил шпрехшталмейстер.

Свет погас. Оркестр смолк. Юлька прислушалась к учащённому биению сердца.

— Ни пуха! — шепнула на ухо Лада.

— К чёрту! — левреткины внутренности сделали сальто-мортале, и она бесшумно ступила в разлитый по арене мрак.

Пучок света ударил в серебристый металл ошейника, сверкнув, как лезвие ножа. Юлькина морда скукожилась, но через мгновение она уже сверкала улыбками. Взгляд — прямой и бесстрашный — был замечательно красноречив! В едином порыве оркестр грянул тревожную тему из «Миссии невыполнимой». Отточенным до совершенства прыжком левретка вскочила на качели и с фантастической скоростью взмыла ввысь.

Серебряный комбинезон и маска, подчёркивали красоту и грациозность Собакевич. Стоя на задних лапах и держась передними за верёвки, левретка раскачивалась под куполом, демонстрируя энергичный полёт среди облаков из ваты. Дождик, приклеенный к ошейнику, развевался по ветру, делая собаку похожей на хвост кометы.

Набрав необходимую скорость, Юлька отпустила верёвки и в свободном полёте ринулась вниз. Особо нервные ахнули, но в последний момент собака уцепилась мускулистым хвостом за перекладину и стала вращаться вокруг неё, как центрифуга. Держалась Юлька молодцом! Вспрыгнув на трапецию, она продолжила полёт на умопомрачительной скорости. Зрители были в полном восторге!

Но вот оркестр смолк, и грянула барабанная дробь. Неимоверным усилием Юлька остановила качели — то был кульминационный момент номера. Как изящная статуэтка, левретка застыла в воздухе между небом и землёй. Совладав с дыханием, она оттолкнулась от перекладины и взмыла вверх, под купол.

Её тройной тулуп был воистину превосходен! И вдруг…

Не рассчитав траекторию, Юлька скользнула вниз — мимо трапеции! В зале раздался истошный крик. Но в последний момент левретка успела уцепиться зубами за перекладину и повисла на ней, как сдутый воздушный шарик. Собачья тень, разломившись пополам в лучах прожекторов, бессильно лежала на опилках. В зале воцарилась гробовая тишина. Юлька работала без страховки — в любой момент она могла камнем рухнуть вниз и разбиться.

Белый купол навис над несчастной, словно толстая ледяная шапка. Юлька зажмурилась от страха, а может быть, от стыда. Время искривилось, пространство сместилось, гравитация исчезла. Перед глазами плыли пятна разного цвета и формы. Постепенно они преобразовывались в чью-то морду. Юлька поняла — мадам Кортни! Немигающие глаза были точно отлиты из стекла. Морда ухмыльнулась и мрачно захохотала, широко разевая пасть.

«Ну уж нет! — мысленно прорычала Собакевич, отогнав наваждение. — Позора я не стерплю!»

Левретка сильнее сомкнула челюсти и стала медленно подтягиваться вверх. Крошечные крупинки опилок смешивались с воздухом, пробирались внутрь и душили. Как барон Мюнхаузен вытаскивал себя за волосы из болота, так и Юлька каким-то непостижимым образом рванулась вверх и вскочила на перекладину.

По залу пронёсся вздох облегчения. Левретка поднялась на задние лапы и, не помня себя от восторга и ужаса, смотрела вниз. Смятение и гордость обуревали маленькое сердце.

Ассистенты начали опускать трапецию, как вдруг левретка остановила их громким лаем. Эрминтруда не уйдёт с арены, не исполнив трюка до конца!

Качели были снова подняты. Барабанная дробь расколола тишину. Сердце левретки нырнуло на неведомую глубину, внутренности перевернулись, как бельё в стиральной машине. Юлька прошептала себе что-то под нос, прыгнула и — ап! — приземлилась прямёхонько на перекладину. Шквал аплодисментов заглушил оркестр!

Один за другим зрители поднимались с мест и скандировали.

— Браво, Эрминтруда! Брависсимо!

Эмоции в зале зашкаливали.

— Это было потрясающе! — Чернышёва кинулась на шею подруге, а Рене одарил её братским поцелуем.

— Вы издеваетесь? — левретка была вне себя. — Не обнимайте меня, в подобной ситуации я считаю эту процедуру едва ли необходимой! — она отстранилась. — Всё чуть было не кончилось трагедией! Впрочем, я никому не позволю анализировать моих действий, — у Юльки начинался детский приступ раздражительности.

— Да что с тобой?!

— Я пеле… пере… я пелеворновалась!

— Эрминтруда, поздравляю! — фрекен Карлсен казалась очень довольной своей воспитанницей. — Такого ошеломляющего успеха я давненько не припомню. Кстати, почему ты здесь? А ну марш к публике!

— Я пошла на бис, — опомнилась левретка. На её морде мелькнуло выражение экстаза.

По возвращении за кулисы от недавней раздражительности не осталось и следа. Теперь Юлька вновь искренне любила человечество.

Тем временем шпрехшталмейстер объявлял следующий номер:

— А сейчас, дамы и господа, вы увидите единственных в мире животных, в которых можно забивать гвозди! На арене цирка арабские скакуны и их великолепные наездники! Двукратные победители конкурса в Монако братья Алиевы!

На арену выскочили всадники в кавказских костюмах верхом на вороных конях. Один за другим они запрыгивали на спины скакунов и стоя, словно намертво приклеенные к седлу, продолжали галоп.

— Алиевы сегодня в ударе, смотри, что вытворяют! — восхитился мыш, поправляя на груди манишку.

Следом выступали Пифагор и Рене. Сладкую парочку встречали, как родных. Рене вовсю изображал из себя заправского укротителя: обтягивающий кожаный костюм, цилиндр, а в лапе — миниатюрный хлыст. Мышонок взмахнул орудием и — ап! — громадина-слон смиренно опустился перед ним на колени и завилял хвостом.

Затем выступали клоуны и шпагоглотатели, а потом объявили антракт. Такса поспешила в гримерку готовиться к выступлению. Устроившись перед зеркалом, Лада укладывала шёрстку.