Петербургские трущобы - Всеволод Владимирович Крестовский

двадцать мытарств пройдет, прежде чем я-то приму его. Вот оно что-с!

— Все-таки это менее надежно, — возразил Карозич.

— Зато более гуманно! — отпарировал Ковров. — Сами едите — давайте есть другим! а иначе — что ж это? своего рода плантаторство, эксплуатация. Да и наконец, черт возьми, мне без риску скучно работать! да и не то что скучно, просто — гадко! противно! Вот что-с! Я вам скажу откровенно: для меня то дело, где нет ни малейшего риску, — не дело, а дрянь!

Карозич улыбнулся.

— Ну вот, вы улыбаетесь, а улыбаться тут, право, нечему: я говорю дело, — заметил Ковров. — Вспомните два года назад в Гамбурге, когда и вам, и мне порознь весьма-таки плохо приходилось — ну, не встреться мы на ту пору, не узнай по случайной старине друг друга да не соединись наконец вместе — что бы вышло? Ведь, слава Богу, если бы только конечное разорение, а могло бы ведь и сырыми стенами попахнуть.

— Это так, — вздохнул Карозич после минутного размышления.

— Ну вот вам и ассоциация! Пример, кажется, довольно нагляден. А теперь позвольте вас спросить — вы приезжаете в Петербург в первый раз после двадцатилетнего отсутствия, — ведь вы все равно что в чужой город приехали. Спрашивается: как вы начнете свою деятельность без связей и поддержки со стороны ассоциации?

— У меня есть уже некоторые знакомства в свете, — пояснил Карозич.

— Кто это? Генеральша фон Шпильце, что ли?

— Положим, хоть бы и она.

— Хорошо-с. Персона доброкачественная, в некотором роде ингредиент, необходимый в делах мира сего. А что вы скажете, батенька мой, — заговорил он вдруг, неторопливо возвышая тон и пристально прищурясь на Карозича, — что вы скажете, как если, при посредстве той же самой благодетельной генеральши, вас в одно прекрасное утро административным порядком из городу вон отправят. Что вы мне скажете на это?

— То есть как же это, однако? — в недоумении откинулся Карозич на спинку стула.

— А так-с, что эта самая генеральша — особа весьма многосторонняя, и связи у нее почище наших с вами. Генеральша сия — изволите ли видеть, — пояснил Ковров, медленно прожевывая кусок и в то же время не переставая наблюдать своего собрата, — генеральша сия есть в некотором роде меч, и меч не простой, а обоюдоострый, и чего для нас с вами невозможно сотворить, то она созидает весьма легко и удобно.

— Но у меня ведь не одна генеральша, — защищался Карозич, — у меня есть много и других — людей порядочного общества и людей состоятельных, с которыми я был знаком за границей, а ведь это, согласитесь, поле довольно широкое.

— Да, но все это общество столько же ваше, сколько и мое, — возразил Ковров, — вам еще нужно вступать в него здесь, в Петербурге, тогда как я уже давным-давно член этого общества, живу в нем и действую. Как видите, шансы немножко неравны. И наконец, я — человек открытый и, как порядочный человек, буду с вами откровенен: я вам буду вредить в этом обществе, да и во всяком, где бы вы ни показались.

— Это, однако, почему же? — полухмуро, полуулыбаясь спросил Карозич.

— Потому, — объяснил Ковров, — что вы — сила, вы — такая же сила, как и я; вы так же умны и почти так же опытны, как и я. Порознь мы будем только мешать и портить друг другу; вместе — мы можем обделывать великолепные дела. Не спорю, вы, в свою очередь, также можете мне нагадить и подстроить невкусную каверзу, но пока — большинство шансов на моей стороне: вы одни, одни, не забудьте! а у меня — целая партия… Если, впрочем, вы приехали сюда с целью сделаться мирным гражданином, забыть свое прошлое, то помогай вам Господи! — прибавил он, дружески взяв Карозича за руку. — Я вам мешать и смущать вас не стану; если же нет, то выбирайте сейчас между враждой и дружбой. Как мне прикажете считать вас?

Карозич с минуту нахмурился, провел по лицу ладонью и наконец решительно сказал ему:

— Другом!

— Оно гораздо удобнее для обоих. Теория ассоциации, значит, торжествует! Браво! Я радуюсь столько же за идею, сколько за вас самих, — говорил Ковров. — Поверьте, милый Карозич, нам выгоднее быть друзьями; положим, — продолжал он, — в то время, как вы только выступали на поприще, я уже был капитаном, но… время и люди уравняли нашу опытность, недаром же я и тогда еще предрек, что вы далеко пойдете. Но, знаете ли, хотя вы в тысячу раз сдержаннее, уклончивее, сосредоточеннее меня — я, черт возьми, слишком открыт! — но это, мой милый, отнюдь не помешает мне очень тонко понимать вас и видеть насквозь ваша внутренняя: видите ли, как я бесцеремонно и простовато откровенен с вами?

— То есть вы мне даете этим понять, что надо мной и моими поступками будет контроль? — серьезно спросил Карозич.

— Да, мой друг, маленький тайный контроль, вы не ошиблись! И это, поверьте, нелишнее с такою силою, как вы!

— Значит, вы мне не доверяете? — сухо, оскорбленным тоном спросил Карозич.

— Нисколько, равно как и вы мне, надеюсь, — очень просто и равнодушно ответил Ковров.

— Но ведь я над вами контроля не утверждаю?!

— Потому что не имеете возможности; а будь у вас средства да надежная партия — тогда, позвольте мне в том уверить вас, непременно бы учредили и даже постарались бы меня, как лишнего человека, что называется, подвести под амбу.

Ковров при этом сделал весьма выразительный жест столовым ножом.

«Амба!»… При слове «амба» в памяти Карозича мелькнуло как будто что-то знакомое, но далекое, когда-то и где-то им слышанное и давно позабытое. Однако из выразительного жеста ножом он понял, что такое означает «подвести под амбу», и личные мускулы его слегка передернуло.

— Успокойтесь, с вами этого не случится, если вы не шпион, — утешил его Ковров. — А шпионом вам быть здесь, кажись, несколько мудрено, если принять в соображение ваше прошлое и вашу заграничную жизнь. Да, наконец, оно и менее выгодно… Вы сколько раз меняли свое имя и паспорт? — неожиданно прибавил он. — Раза три было ведь.

— Что же из этого? — недовольным тоном возразил Карозич.

— Я ни разу! Я как был, так и есть отставной поручик Черноярского полка Сергей Антонов сын Ковров. Ergo[121], я ловчее вас и, однако, вот предлагаю вам как благородный человек дружбу, равное значение и равную долю в барыше и в несчастии.

— Хороша дружба, — иронически заметил Карозич.

— Coûte que coûte, mon cher![122] Товар лицом продаю, — пожав плечами, согласился Сергей Антонович. — Со временем, когда