М7 - Мария Свешникова

Кати тогда пыталась поймать несколько воспоминаний, как дети в парках ловят опадающие кленовые листья и, принеся домой, кладут их меж книжных страниц, саму книгу ставят на полку и забывают. И открыв через много-много лет, уже и не помнят, что это был за лист, что это была за осень.

Лет восемь... Хотя какие восемь... Лет шестнадцать назад мир был другой. И поселок Никольское, и сама Балашиха. В конце пятой линии, на которой обитала семья Кати, в самой середине ― где центральная улица делила ее на две, тогда еще ровные части ― располагался старый магазин. С дверцами из мутного стекла и плоскими алюминиевыми ручками. За прилавком стояла полноватая и неопрятная дама и развешивала гречку по полиэтиленовым пакетам ― и больше чем по килограмму на нос не продавала. Бабушка становилась с утра пораньше в длинную и тягучую, как ириска, очередь и покупала свой положенный килограмм, возвращалась домой и высыпала содержимое пакета на фанерный стол, начисто протерев его тряпкой. Звала Кати. И они начинали перебирать, тщательно отметая черные зерна в сторону. И даже сейчас, заметив в тарелке с гречкой темное пятно, Кати знала, что это тот самый осенний лист, выпавший из книги... Да, она уже не помнила, когда именно в последний раз они перебирали крупу, чтобы потом, уже вычищенную, пересыпать в жестяную банку, ярко-красную в желтый горошек с надписью «гречка», ― она знала, что гречка ― это всегда детство. Хотя не столько гречка, сколько Балашиха была домом Кати под названием «детство». Она так и не научилась взрослеть.

Кати проснулась раньше будильника В. Не успела раздаться нервная и бодрая трель, а Кати уже чувствовала, как утро захватило пространство, и в смущении открыла глаза. Без одной минуты семь.

Меж полотняных льняных штор в комнату пыталось пробраться лимонно-ванильное зарево, оно сочилось сквозь кухонное окно и текло как будто влажными отблесками по темному паркету в сторону кровати В. ― терпкое и кислое утро. Казалось, если коснуться этих отблесков кончиком языка, то можно получить суточную дозу витамина С. От ярких красок, наполняющих серо-бежевые стены спальни витиеватыми солнечными зайчиками и другими неизвестными природе зверями, Кати хотелось съежиться, а еще лучше зажмуриться и снова погрузиться в мир снов с перевернутыми вверх ногами предметами и ценностями. Кати силой пыталась закрыть глаза и вернуться обратно в свой распорядок дня, как вдруг ее застало чувство стыда за собственную жизнь. Он ощутила себя выбитой из течения жизни лошадью, которая сначала пыталась в спешке и одышке догнать несущийся по склону табун, а потом просто неторопливо отошла в сторону. Там она и стояла. Смотрела из окна, как люди спешат и бегут, и вряд ли задумываются или выбирают, за них все давно решено, они приняли правила игры системы и не считают важным осознавать свою социальную роль. Кати когда-то мечтала стать частью той самой системы с девяти до шести, с понедельника по пятницу, от кредита до ипотеки. В ее же жизни каждое утро начиналось с разных показателей на циферблате, да и в сутках было неясное количество часов, встреч и никакого кофе. Зачем человеку, свободному от системы, кофе?

Да, с такой грудой мыслей Кати и проснулась, тем самым опередив В. на одну минуту ― она знала, где бы он ни находился, он всегда просыпается в семь часов по московскому времени. Кати не надо было вставать, собираться и куда-то бежать, ее не преследовало ни одно дело ― только будильник и солнце. Она отсчитывала тридцать секунд до того, как у В. начнется утро. И она сможет спокойно отправиться обратно в сон. Пять, четыре, три, два, один... Утро... Она не смогла снова уснуть.

Будильник срабатывал внутри Кати, где-то под ребрами, и целую минуту теребил ее дыхание, пока неспешно по однотонному циферблату на восточной стене текли стрелки часов. Часы не издавали ни звука и всегда помалкивали о безысходном течении дней, только сердце, только стук.

В том месте, где В. проводил эту ночь, звучала мелодия, похожая на ту, что раздается в начале выпуска новостей. Он перевернулся на другой бок и переставил будильник еще на пять минут, хотя уже проснулся. Он окинул холодным взглядом комнату в поисках очков и почесал переносицу, дыхание женщины на подушке рядом было неслышным, и В. улыбнулся. Эта женщина не знала, что вчера вечером ему позвонила Кати ― Кати даже не догадывалась, что есть эта женщина и кем она приходится В.

В. почистил зубы, стоя под едва теплым душем, он убавлял температуру градус за градусом. И мог позволить себе не бриться. Ему же сорок три. И уже не так обязательно.

В. иногда мог остаться дома до обеда, но предпочитал подниматься в семь и не терять времени даром, что-то соотносить, за чем-то следить, управлять или просто созерцать всеобщее хаотическое движение. Каждое утро он выезжал в город и в девять часов утра встречался за завтраком и обсуждал все рабочие вопросы. Или просто не хотел есть дома и давно предпочитал газетам Интернет на работе.

Кати не застала ни одного будничного утра В. за те годы, что они иногда ночевали вместе. Никогда не просыпалась с ним рядом и не засыпала в одной комнате, за исключением той далекой ночи... И той ― ночи выходного дня. Она могла лишь догадываться, как начинается его утро. Думала, как он пьет кофе, сидя за столом в своем одиноком доме, включив новости или взяв в руки газету. Она даже иногда наивно верила, что женщина, помогающая ему по хозяйству, делает ему омлет и яйца всмятку и, только плотно перекусив, он отправляется в очередной день. И не знала, что он отправляется в этот день с женщиной, которую для Кати оставит за скобками.

Окна В. выходили на М7, с ее хаотичными пробками при пересечении с улицей Разина с одной стороны и Советской с другой. Кати стояла и смотрела на сумбурную трассу, на Балашиху, частью которой ей захотелось стать и куда-то нестись ― естественно, навстречу В. Она прислонилась лбом к едва теплому от солнечного света оконному стеклу, пару раз шмыгнула носом и попыталась понять, как и чем бы ей покормить рыб ― лишь бы они перестали пожирать друг друга. Этим утром Кати показалось, что подъем в семь утра ― это маленький ключ к обычному человеческому счастью. Ей захотелось более рационально тратить свое время ― и снова начать работать, покорить мир или хотя бы этот маленький город-сателлит. Время больше не текло по кругу ее возвращения в детство и к В., часы, года, месяцы, эти отрывки и осколки огромной колесницы, неслись вдаль в неизвестность, в несуществующее пока «завтра» от умершего и навсегда прошедшего «вчера».

― Милая! Я заеду за тобой ближе к обеду. Я вернулся раньше, чем планировал, ― послышался голос В. в телефонной трубке.

― Почему вдруг милая? ― не могла сдержать улыбки Кати.

― А что, ты не милая? ― В. снова шутил, как будто между ними не было никаких лет и расстояний, ошибок и историй.

― Столько лет прошло.

― Я не думаю, что многое изменилось... Я все так же по тебе скучаю, ― родным голосом произнес В.

― А я по тебе еще сильнее... Ты прости меня, что я тогда так пропала...

― Я тебе заранее все простил. И ты это знаешь. Собирайся давай. Скоро заеду. А то ты, наверное, голодная как волк ― ночь без еды.