Ураган - Джонрид Абдуллаханов

Вот вам... Хотел вчера прийти, но не смог, простите...

— Это я должна извиниться, — ответила Махидиль. — Побеспокоила вас. Какой путь пришлось вам проделать...

— Ничего, — тихо отозвался Гулям-ака, отводя глаза в сторону. — Если мои схемы и документы хоть немного помогут вам, буду рад. А мне ничего не нужно. — И с этими словами повернулся и быстро зашагал прочь.

Махидиль хотела побежать за ним, но ноги почему-то отказывались повиноваться.

До поздней ночи она знакомилась с материалами Гуляма-ака. В них были кое-какие недоработки, нужно было поломать голову над чертежами и расчетами, но в целом предложения были, несомненно, интересными.

Снег, который скупо падал днем, к ночи повалил крупными хлопьями. Махидиль вышла подышать воздухом. Кругом бело, словно вся Вселенная оделась в праздничное одеяние. Махидиль отошла довольно далеко от дома и, вспомнив школьные годы, с наслаждением принялась лепить снежную бабу. Вдруг к ней подбежала Зубайда, которую она оставила дома спящей.

— Что случилось? — встревожилась Махидиль.

— Скорее, скорее! Как хорошо, что я вас нашла, — запыхавшись, говорила Зубайда. — Пойдемте... Там Гулям-ака...

— Что с ним? Почему ты выскочила с непокрытой головой? Простудишься!

— Пойдем скорее, — потянула ее за собой Зубайда. — Я спала, вдруг как забарабанят в дверь... Я проснулась в испуге. «Открой, открой!» — хрипит кто-то. Сразу понятно — пьяный. Я смерть как боюсь пьяных. Дрожу вся, распахнула рывком дверь и выскочила пулей... Оглянулась — в снегу Гулям-ака лежит... Идемте скорее, неспокойно мое сердце...

И действительно, возле фургончика на снегу ничком лежал Гулям-ака. Махидиль потрясла его за плечи. Мертвецки пьяный старик не просыпался.

— Махидиль-апа, подождите, я позову кого-нибудь...

— Не надо. Сами справимся. Помоги мне.

С трудом они втащили пьяного в дом. Руки у Гуляма закоченели. Девушки стянули с него мокрый халат и куртку, разули и уложили на койку.

Зубайда решительно повязала голову платком.

— Куда ты?

— Пойду к Гульхайри, у них там свободная кровать...

Махидиль долго сидела за столом, разглядывая храпящего старика. Она осторожно вытерла с его лица растаявший снег, стекавший с мокрых волос, подоткнула под него одеяло и накрыла сверху своим пальто. Затем подложила в печку саксаула, погасила свет и, не раздеваясь, прилегла на койку Зубайды.

Когда Махидиль проснулась утром, ее постель была пуста. Махидиль даже не слышала, как ушел Гулям-ака...

Именно этот случай попал на карандаш автору анонимки, дошел до слуха Махмуды и развязал злобный язык Сабахон.

— Вот как все было, — сказала Махидиль. — Поэтому я и не думаю обращать внимание на эту писанину...

Хашим с сочувственным видом внимательно слушал ее.

— Вот и хорошо, — со вздохом облегчения произнес он. — Я очень переживал, прочитав этот пасквиль. Ведь вы близкий мне человек, все равно что сестра... Ну, слава богу, все прояснилось... Давайте поговорим о другом.

И Хашим принялся рассказывать, что в министерстве обеспокоены положением дел на стройке и, наверное, пришлют комиссию. В обкоме тоже взяли стройку под особое наблюдение. Как бы толстый конец палки не ударил Балтаева по спине. «Ты главный инженер, ты и должен отвечать...» Не нужно усугублять положение и показывать эти письма.

— У клеветы короткие ноги, — сказал Балтаев. — Давайте уничтожим эти проклятые анонимки, — и с этими словами он порвал письма.

Затем без всякого перехода он вспомнил о Даниярове и Гуляме-ака. Он говорил о них как о выскочках и неучах. Здание, которое они хотят выстроить, красиво только на бумаге, а возведешь его — тут же рухнет. Хашим считал, что Махидиль должна держаться подальше от этих фантазеров. Как говорится в пословице: «Дотронешься до котла — замажешься сажей». Эти люди могут запятнать биографию молодого инженера.

— Данияров — человек с двойным лицом, — продолжал Балтаев. — У меня есть еще письмо, автор которого сигнализирует о его деяниях. Оказывается, мы были в полном неведении о том, чем он занимается... Если бы вы прочли это письмо, волосы встали бы у вас дыбом... Ну да ладно... Пусть пеняет на себя... Придется с ним расстаться, а его место займете вы. Вы уже потрудились бригадиром, ознакомились со спецификой работы... Это хорошо. Сталь закаляется в огне. Надеюсь, вы согласитесь, что я прав?

Махидиль молчала.

— Вы еще многого не знаете про Даниярова. Он не поддерживает молодых, не оказывает им помощи, даже препятствует их выдвижению. То, что вы сами сели за рычаги, это не его ли идея? Зачем это инженеру? Он просто хочет превратить вас в рядового работника. Вам этого не видно. Разношерстность стада видна пастуху, когда он смотрит на отару со стороны. Поверьте, Махидиль, отсюда, из управления, мы видим все. Признаюсь, мы давно хотели повысить вас, но Данияров все время препятствовал этому. Еще бы, опасался за себя. Если бы вы знали, сколько раз мы просили его написать соответствующий рапорт...

— Но эта честь мне вовсе не нужна, — сжав зубы, произнесла Махидиль, а сама подумала: «Чтобы очернить неугодного ему человека, он ни перед чем не остановится...»

— Скромность, конечно, украшает, Махидиль, — продолжал увещевать ее главный инженер, — но ведь и у скромности должны быть границы. Перед нами стоит только одна задача — добиться нормальной работы на трассе. Для этого мы вынуждены расстаться с Данияровым. Поверьте, это горько для меня: ведь мы однокашники, даже, я бы сказал, приятели. Но дело прежде всего... Поймите меня правильно. Вот вам бумага. Пишите...

— Что я должна писать?

— Как что? Напишите докладную с изложением причин отставания вашего участка. Упомяните Даниярова...

Махидиль уставилась на лист бумаги, который протягивал ей Хашим.

— Нет, — сказала она, — я презираю предательство...

От неожиданности Хашим едва не привскочил.

— Предательство?! Что значит предательство? Написать правду — разве это предательство? Молоды вы еще, Махидиль, не понимаете простейших вещей! Ну, скажите, вот вы работали бригадиром, кто заботился о вас? Данияров? Он хотя бы раз предлагал вам перейти на более легкую работу?

— Но вы же сами сказали, что сталь закаляется в огне!

Хашим всердцах швырнул в корзину клочки писем, которые мял в руках.

—