"Та самая Аннушка", второй том, часть первая: "Другими путями" - Павел Сергеевич Иевлев

может попробовать использовать тебя как отмычку, не особенно интересуясь твоим согласием.

— Блин, дылда, ты как мой папаша сейчас заговорил! «Ах, Мультиверсум опасный! Ох, тебя там обидят и украдут, обманут и продадут, похитят и выебут!»

— Так и говорил?

— Нет, про «выебут» я сама додумала. Он при мне не ругается. Дылда, не будь таким душным! Ты мне не папаша!

— Факт, — согласился я. — Но за прошлые сутки нас всех дважды чуть не убили. Если это не навело тебя ни на какие мысли, то Теконис сильно ошибся, называя тебе умной.

— Ладно, ладно, я поняла. Кругом враги и всё такое. Но блин! Там такие штуки!

— Я не особо знакома с профессором, — сказала Аннушка. — Так, пересекалась пару раз. Но я знаю, что даже Мелехрим, родной брат Лейхерота, сам не последний актор в текущем раскладе, его откровенно побаивается. Считает безумным учёным с наглухо отбитой этикой. Дико умным, фантастически много знающим, лучшим, возможно, специалистом по физике фрактала из ныне живущих, но готовым ради своих интересов переступить через что угодно. Учитывая, что у самого Мелеха совесть как у хорька, я боюсь представить, какая жуткая сволочь тот, о ком он так отзывается.

— Обломщики вы, вот что я вам скажу, — мрачно ответила Крисса. — Подразнили, помахали перед носом всяким интересным, а говорите: «Нет, это не для тебя, он плохой, не связывайся с плохими!» И что? Остаток жизни сантехнику вам чинить? Ну да, вы крутые, вы корректоры, вы важные, а я шагом марш унитазы прочищать… Ясно-понятно.

— Блин, я же тебе добра желаю! — рассердилась Аннушка. — Будет в твоей жизни ещё до чёрта чудес! Но сейчас не спеши…

— А, о чём с вами разговаривать, дылды душные… — девочка махнула рукой и пошла к дому.

— Думаю, — сказал я, — Кройчек говорил ей примерно то же самое. Может быть, теми же словами. И вот, она тут, а не там.

— Ну извини, блин! Я не умею воспитывать детей! Негде было научиться!

— Ладно, проехали, не злись. В целом, ты права, а по форме… Ну, попереживает, позлится, кинет в стену молотком, успокоится, починит стену, будет жить дальше. Трудный возраст. Я сам не педагог. Просто мне не нравится этот тип, Теконис.

— Мне оба Текониса не нравятся. И у меня, чёрт побери, есть основания. Для них все только инструменты. Лучше всего держаться от таких типов подальше. Ну что, поговорим?

— Ну, давай.

Мы как раз дошли до мораториума.

— Садись, — показала Аннушка на лавку.

— Неужели это такая же штука, как та, что мы ему отдали? — спросил я, садясь.

— Мораториум-то? Да хрен его знает. Как по мне от них всех только проблемы. Но Лейхерот, вроде, в таких вещах разбирается, причём как бы не лучше всех. Мне про него Мелех много рассказывал, когда мы ещё…

— Трахались?

— Во ты грубиян! Я хотела сказать «общались», но да, трахались тоже. Ты ещё заревнуй, ага. Это было до твоего рождения, между прочим.

— Твой почтенный возраст. Разговор же об этом будет?

— Мой возраст немного другая тема, но ты ведь понял, что я взяла у Лейха?

— Догадываюсь. Эликсир вечной молодости?

— Не вечной, вечность — это слишком долго, но тебе хватит. Устанешь жить. Ну, или нет, я пока не устала же.

— Мне?

— А кому? — она достала из кармана и протянула мне капсулу. — Ты перебил тех ребят, так что я продала твой трофей.

— Скорее Криссин, — улыбнулся я, разглядывая блестящую, как ртутная капля, закруглённую с краёв капсулу.

— Девочка просто подбирает всё блестящее, как сорока. Артефакт заработал ты. Я его продала, это твоё.

— И что это значит для нас?

Я, надо полагать, держу в руках одну из самых дорогих субстанций в Мультиверсуме. Её можно продать… да, наверное, за любую цену. Бессмертие бесценно. Нет такой цены, которую за это не даст… кто-нибудь. Пытаюсь почувствовать что-то — но нет. Ни жадности, ни эйфории, ни предвкушения, ни, даже, признаться, желания немедленно это выпить — или что там с ним делают.

— Для нас? — удивилась Аннушка. — В каком смысле?

— Допустим я вмажусь этой штукой и стану хоть в чём-то как ты… Кстати, как это работает? Я останусь таким, как сейчас навсегда? Или мне станет двадцать? Нога обратно вырастет? В двадцать их было две…

— Нет, — засмеялась Аннушка, — нога не вырастет, увы. Регенерацию эта штука повышает сильно, но что потерял — то потерял. Сдохнуть будет сильно сложнее, если сразу не помер, то скорее всего оклемаешься, но конечности лучше беречь. Особенно голову. Бессмертным не станешь, но откатишься до того состояния, в котором твоя физическая форма оптимальна. Обычно это бывает в двадцать-двадцать пять лет, так что будешь выглядеть помоложе. А дальше… Ну, просто твои клетки будут обновляться не конечное число раз, после которого наступает старость, а условно бесконечное. Это как-то связано с временем как формой первоматерии, но с этим к Лейхероту, не ко мне.

— Понял. Так вот, если я стану таким, как это повлияет на наши отношения?

— В смысле?

— Ты меня практически выгнала, потому что решила, что я могу стать для тебя более важен, чем случайный любовник, и тебе будет больно меня потерять. Эта хрень, — я встряхнул капсулу и посмотрел, как в прозрачном окошке тускло опалесцирует жидкость, — сделает меня более живучим. Я не умру от старости и вообще стану крепче. Это примирит тебя с тем, что я имею значение? Или, наоборот, сделает это значение чрезмерным, до невыносимости? Ты передумаешь меня бросать или бросишь ещё быстрее и дальше. Вот, собственно, в чём вопрос.

— Ты серьёзно, солдат? — Аннушка повернулась ко мне и посмотрела в глаза. — Охренеть. Ты серьёзно. Если я скажу, что брошу тебя, ты откажешься от вечной молодости… Что с тобой не так, солдат?

— Я тебя люблю. Так бросишь?

— Не знаю. Не думала об этом.

— Врёшь.

— Ладно, думала. Ничего не решила. Не знаю, как я поступлю, но то, примешь ты ихор или нет, на это не повлияет.

— Уверена?

— Абсолютно. Дело не в том, как долго ты проживёшь. Дело вообще не в тебе, а во мне. Это мои тараканы, мой клин и мой крест. Так что не парься. Показать, как открывается?

— Не надо, — я протянул ей капсулу.

— Не поняла.

— Отдай Донке. Ты ей обещала. Ты ей должна. И ей нужнее.

— Она рассказала, да?

— Про то, как вы пили на обочине Дороги? Да, рассказала. Ты ей торчишь желание. И это желание…

— Да знаю, знаю. Если бы я нашла ихор сама,