Клуб первых жен - Оливия Голдсмит

Внезапно ее охватила волна такого одиночества, что ей пришлось схватиться за край холодильника, да так, что суставы пальцев побелели. Ей вспомнился тот день, когда она стояла на этом же месте и смотрела, как Аарон шел через кухню с чемоданами, чтобы оставить их у служебной двери.

– Эти два я возьму с собой и скажу портье, чтобы он забрал остальные, – проговорил он.

Анни молча кивнула.

– Некоторое время я поживу в отеле «Карлайл». А днем ты всегда можешь найти меня в офисе.

Она вновь кивнула, онемевшая и растерявшаяся от горя.

– Нам нужно просто немного отдохнуть друг от друга, о'кей?

– Отдых от тебя мне совсем не нужен, – сказала тогда Анни. Как только она произнесла эти слова, она сразу поняла, насколько жалко они прозвучали.

Он нежно посмотрел на нее. Вообще-то, Аарон был добрым человеком.

– Не надо так переживать, Анни. Все пройдет, – сказал он и ушел.

Сначала он говорил, что они расстаются на время, но это было ложью. Аарон, с которым она познакомилась в колледже, ее возлюбленный, ее любовь, хороший отец ее сыновьям, человек, которому она безгранично доверяла, оставил ее.

Анни стояла одна в своей сияющей, чистой, пустой кухне до тех пор, пока не пришла в себя. Она вновь подумала о докторе Розен, у которой лечилась в течение последних трех лет и которая так неожиданно отказалась от нее. Возможно, нужно ей позвонить, попросить ее помощи. Но доктор Розен обидела ее, назвав «зависимой личностью», «мученицей», и, хотя она частично была согласна с таким диагнозом, ей хотелось доказать, что доктор Розен не права. Анни присела и погладила Пэнгора.

– Хочешь есть, малыш? – спросила она, открывая банку Океанского праздника», любимой пищи своего кота. Она была рада любой деятельности, которая хоть немного отвлекала ее. Возможно, если она неплохо будет выглядеть, если придет на кладбище заранее, она сможет поговорить с Аароном. Развод был совсем недавно. Может быть, несмотря на их борьбу вокруг Сильви, он чувствует себя таким же несчастным, как она. Впрочем, он не выглядел таковым, когда заходил к ней два дня назад поговорить о дальнейших планах сына. Но весть о Синтии потрясет его. Может быть, наконец, они смогут обо всем поговорить. Он посмотрит на Анни и вспомнит, что когда-то им было так хорошо вместе. Возможно, похороны напомнят ему о том прошлом, которое стоит спасать, стоит лелеять. Может быть.

Анни была из тех женщин, которые верили в пользу активных действий, и в некоторой степени это им помогало. Она была здорова, привлекательна, ей удалось удачно выйти замуж, выносить и вырастить троих детей, сохранить своих друзей, сделать много благотворительных дел, пережить развод, создать удобную и элегантную обстановку в своем ухоженном доме на самой фешенебельной и, возможно, самой красивой площади в Верхнем Восточном Манхэттене. Она все еще могла кружить головы мужчинам, хотя знала, что им, скорее всего, нравится ее утонченность. Но она осталась одна, муж ушел от нее. Вся беда была в том, что Анни, как и Синтия, была всего лишь первой женой.

Вероятно, половина истинно богатых американцев этого привилегированного района Манхэттена и практически все его знаменитости были похоронены после прощания в кемпбеллзском Доме траурных церемоний. Это обычное местечко папарицци – фотографов, которые ходят по пятам за кинозвездами и другими знаменитостями в надежде сделать снимки, показывающие истинное лицо людей в минуты их горя, родственников и друзей умерших знаменитостей, а потом им подают кофе и пирожки у бокового входа.

Пусть живые хоронят своих мертвецов. Опять надо идти, думал Лэрри Кохран, заряжая свою камеру. Люди, которые покупают бульварные листки, наслаждаются осунувшимися лицами на фотографиях.

Сегодня, однако, хоронили не знаменитость. Лэрри Кохран собирался пойти просто потому, что ему нечего было делать, кроме того, бесплатный завтрак представлялся весьма желанным. Он быстро обследовал место действия и понял, что ему ничего не светит. Какая-то матрона из Коннектикута. Обычные люди. Типичные. Да, ему не везет уже много недель подряд.

Он немного похохмил с Бобом Коллечио, который отвечал за доставку провизии, – Лэрри не хотел, чтобы кто-то заметил, что он пожирает пирожки, как голодный зверь, к тому же в помещении он мог спрятаться от дождя. Срок его журналистского пропуска истекал в конце июня, и если в ближайшее время он не добудет стоящие снимки, то останется не только без денег, но и без документов. Он не переставал удивляться тому, что все изменяется только в худшую сторону.

– Что-нибудь необычное? – спросил он Боба.

– Здесь непростое дело. Она убила себя. Перерезала вены. Приходящая горничная нашла ее через два дня, истекшую кровью в ванне. Так что меньше было работы, когда ее бальзамировали. Но тут задержки не допустил бы ее бывший муж, большой человек, подонок. Быстренько управились. Вчера привезли, сегодня хоронят.

Лэрри передернуло, когда он представил себе кровавую воду в ванне и то, что увидела приходящая горничная. У Лэрри было живое воображение. Он допускал, что оно помогало ему в его профессии фотографа и киноредактора, но его внутренний мир был слишком графичен. Он всегда ярко представлял то, что ему рассказывают. Ему нужна была помощь Боба, но от его рассказов становилось тошно.

– А почему такая гонка?

– А она первая жена какого-то воротилы с Уоллстрит, а теперь у него новая, живет на Парк-авеню, поэтому ему нужно, чтобы все было тихо, понимаешь? – Он подмигнул Лэрри. Для бизнеса нехорошо, когда лишаешься поддержки женской части избирателей, знаешь ли. – Он засмеялся неприятным жестяным смехом.

– А как ее звали? – Этот вопрос был с дальним прицелом, но, может быть, что-нибудь выгорит.

– Гриффин.

– Первая жена Джила Гриффина? – Это могло бы стать неплохой сенсацией. Все знают Джилберта Гриффина. Он был акулой в сфере принудительного вступления во владение вместо прежних владельцев, игрок по-крупному за большим игорным столом. Это был человек суперкласса. Не то что Боски или Милкен. Осторожный. Во всяком случае, он был осторожным до того, как разразился скандал по поводу его служебного романа с белокурой магистершей экономического управления, которая проходила у него стажировку. У нее было длинное лошадиное лицо и потрясающая фигура. В течение нескольких месяцев он все отрицал в прессе, болтал о своей жене и доме, но, когда все поутихло, развелся с первой женой и женился на магистерше. После повторного оживления в прессе, специализировавшейся на описании сексуальных скандалов в мире бизнеса, все вновь затихло. Теперь Лэрри не мог вспомнить даже имен ни первой, ни второй жены. У него была плохая память на имена, но отличная память на лица. Чего еще ожидать от фотографа? Он взглянул на табличку над головой Боба. Синтия. Синтия Гриффин.

– Ну, спасибо за информацию. Я покручусь тут.

Информация оказалась полезной через несколько минут, когда подъехал большой черный «мерседес-лимузин», и из него вышла Элиз Эллиот Атчинсон. Ее Лэрри узнал, конечно, сразу же. Черты ее незабываемого лица он узнал бы где угодно. Она была одета в темно-синий костюм и кремовую блузку. Шелковые чулки на ее длинных ногах идеально подходили к бежевым туфлям-лодочкам на высоких каблуках. Волосы, убранные в косу на французский манер, совмещали дюжину оттенков белокурого цвета и были покрыты темно-синим шифоновым шарфом. Глаза закрывали огромные темные очки.