Отправляемся в полдень - Яся Белая

Дядя Юра плачет: уселся прямо на пол, схватился за волосы, глаза стеклянные. И внутри, от взгляда на него, поднимается вой. Он всегда такой сильный, юморной, душа компании. А тут – словно кто-то подпилил.

Папа наклоняется, кладёт руку ему на плечо:

– Не ной, Юрка, не ной! Врачи сказали: кома! Кома не смерть, брат! Мы вытащим её, говорю тебе!

Дядя Юра кивает, встаёт, пытается прийти в себя.

И тут, как в дешевой мелодраме, появляется Фил, Машкин бойфренд. И двое пап с ненавистью уставляются на него. Так устроен человек: когда нам плохо, мы ищем виноватых в своей боли. Сейчас для них виноват Фил, даже если он не виноват совсем.

Хватаю его за руку, тащу подальше, пока не порвали.

Фил смешной: пухлый, в очках. Сейчас от волнения и потому что бежал, идёт весь красными пятнами и тяжело дышит. Майка с Бартом Симпсоном – вся в тёмных кляксах пота.

– Как это вышло? – пыхтя, говорит он.

Развожу руками.

– Не знаю, но мысленно шлю все кары на ублюдка. Ему не выжить, после того, как он сбил Машку.

– Скрылся?

– А то!

Фил сжимает пухлые кулаки, которые если и тузили кого-либо, то в какой-нибудь рэпэгэшке. Смотрю на это чудо и не понимаю, что красотка Машка, звезда и куколка, нашла в нём? Воистину зла любовь.

– Я найду эту тварь! Найду и убью!

– Спокойно, Фил. Мы уже позаботились. Его уже ищут. Город у нас маленький, не спрячешься.

– Убью! – упрямо тянет Фил. И я не хочу больше его отговаривать. В конце концов, это по-мужски: найти и набить морду за любимую. Фил молодец.

– Только будь осторожен, – прошу его. – Ты ей нужен. Мы все ей нужны.

– Её батя ненавидит меня. Ему я точно не нужен.

– Это пока. Он сам в шоке. Это ведь он тебе сказал … Про Машу?

Фил дакает.

– Вот видишь! Попей, вон, воды из кулера, и езжай домой. Я позвоню, если что.

Он кивает, семенит к выходу, мимо кулера.

Папы решают с врачами, а я смотрю в окно. Больница на горе, раньше здесь были церковь и богадельня. Город отсюда – на ладони. Вечереет, поэтому он в огнях и пёстрой шали марки «Золотая осень». Слишком праздничный, чтобы в нём умирать.

Машка не умрёт. Я знаю.

Завозим домой дядю Юру – папа не пускает его за руль – и едем к себе.

Дома тихо, уютно, чисто.

Отец открывает пиво и идёт в зал. Это означает: не беспокоить. Мы с папой понимаем друг друга без слов.

Да мне и самой не хочется говорить. Лезу под душ, чтобы смыть с себя этот ужасный день. Эзотерики уверяют, что вода изменяет энегретику. Пусть изменит. Она и персиковый гель. Вспоминается, что Машка предпочитает свежие запахи: зелёный чай, цитрус, лотос.

И я срываюсь. Колочу по плитке ладонью. Проклинаю вселенную и требую ответа: «Почему?». Слёзы не вытираю, под душем можно.

Потом бездумно лезу в интернет. Лучший способ отвлечься. Можно забрести на Котоматрицу или перекинуться парой фраз с друзьями в ВК. Хотя – какие друзья? Я их даже не видела никогда. Не знаю их настоящих имён. Не могу быть уверена, что это они на аватарках. Жизнь – игра, жизнь в интернете – двойная игра. Попытка обмануть и себя.

Мысли мажут по сознанию и стекают, подобно дождевым каплям. Не уловить.

И я загадываю на завтра дождь, с ним – веселее грустить.

Включаю фоном «Нау». Случайный выбор выдаёт «Железнодорожника»:

… из мятых карманов

Поношенной формы достанет на свет

Помятую трёшку, железную ложку

И на отъехавший поезд билет…

Музыка резонирует с душой, и слова кажутся моими. Все, до последней буквы. Уже не просто подпеваю – чувствую это…

Машка меня всегда ругает, что люблю старьё. А я не могу не любить.

…поезд на небо уносит отсюда

Всех тех, кому можно хоть как-то помочь…

Замирают последние аккорды, и в ВК мигает сообщение от неизвестного мне аккаунта. Тупо тыкаю. Меня приглашают в бестселлер Сергея Адова «Битва за розу». Да, именно приглашают в книгу, а не к чтению её.

Тизер впечатляет: «Книга Сергея Адова – живая. Открывая её, вы в буквальном смысле попадаете в другой мир, полный загадок и опасных приключений. Вы готовы к головокружительному путешествию в Страну Пяти Лепестков? Тогда пройдите по ссылке».

Ух, вот прям вот так! Крутого вы мнения о себе, господин Адов. У меня сегодня как раз злости на хааароший такой коммет. Так что держитесь, звезда Рунета.

Кликаю по ссылке и слышу голос. Слова – одно за другим – будто всверливаются в мозг. Странные, недобрые, уводящие…

«Интердикт2 первый: Наслаждение, – произносит незримый декламатор тем тоном, каким обычно словесно обозначают название произведения. И читает дальше – наставительно, монотонно: – Запомни, дитя моё, наслаждение непристойно, ибо наслаждающийся теряет истинное зрение и ему уже не прийти в Небесную твердь. Только страдание и горе могут просветить тебя и сделать достойным вхождения в Сияющий Чертог. Запомни, дитя…»

…Мир утекает из-под ног, словно я на краю водопада. Предметы распадаются на составляющие, те превращаются в слова, слова дробятся на слоги, брызгами разлетаются буквы… И я падаю в этот буквенный водоворот.

Меня оглушает тишина. А потом снова слышится голос – теперь уже мудрый, старческий. Он напоминает: наслаждение непристойно.

И начинается дождь.

Гудок второй

Весна лезет внутрь нагло и зелено. А в башку – дурные мысли: а чё, всё зеленое – такое наглое? Вон, даже Разрухи, что отсюда, с холма, отлично видать, все зелень заплела. Там в Разрухах дома облезлые, безглазые. Зыришь на них и кажется: вот-вот рухнут; такие трухлявые. Железки там разные, когда ветер, скрипят. А ещё машины всякие. Торчат, будто из земли и повсходили. Вот такими драными и негодными. Но Гиль говорит, что и годное есть, и всё равно в Разрухи ходит – ищет всякое. Гиль у нас мастер. В его холщине всяких деталей полно.

Зырю на Разрухи с тоской – туда бы, полазить. И весну потрогать. Трава на холме вон мягкучая какая, может и змеи те зелёные, что по домам ползут, тоже мягкие.

А ваще хрен с ней, с весной. Там Тотошка один!

– Вернемся, а?

Тереблю бабу Кору за рукав и подскуливаю.

– Нет! – отрезает она. – Пусть умнеет.

Скисаю:

– Умнеть долго. А кашалоты, монстрилы эти, – они ням и схрумали. Ну, давай?

Пока я её убалтываю – несётся сам. Только взрослые в сторону – сразу на четыре мосла. Пыль столбом, и задние лапы впереди. Уши по ветру, морда радостная. Гад.