Эликсир - Хилари Дафф

Райна надо мной смеется. Принимая во внимание мою ненависть к папарацци, она находит комичным мое увлечение фотографией. Но я считаю себя самым настоящим антипапарацци. Ведь их жадные объективы ловят лишь то, что лежит на поверхности. Лишь бы физиономия их жертвы была в фокусе — и все о'кей. А моей целью стало запечатлеть то, что скрыто под поверхностью. Есть неповторимая история, что таится в каждом лице, в каждом пейзаже, в каждом мгновении нашей жизни. Каждый предмет в мире наделен собственной душой, и, когда мне удается найти общий язык с камерой и мы работаем в унисон, нам удается запечатлеть эту душу. У себя в комнате я аккуратно уложила камеру на кровать, чтобы одеться потеплее и противостоять зимнему холоду. В поездку я взяла с собой свою любимую камеру — Sony DSLR (цифровой одно— объективный зеркальный фотоаппарат — перев.), которую папа подарил мне как раз перед своей последней поездкой в «Глобо-Рич». С тех пор успели появиться новые, более совершенные модели, но эта, казалось, была сделана специально для меня. Я мигом скинула с себя вечернее платье и каблуки, натянула длинные шелковые нижние штаны, мои любимые джинсы, толстый свитер с высоким воротом и вязаную плотную шапочку. Никаких перчаток. Перчатки — это барьер, они разделяют меня с камерой, нарушая нашу связь.

Закутавшись как можно теплее, я отворила дверь и вышла на балкон. На улице подморозило, и корка льда сверкала на кованых перилах и фигурном литье. Я быстро окинула взглядом горизонт, отдавая себе отчет, что не увижу его по-настоящему, пока перед глазами не окажутся линзы окуляра. Я глубоко вздохнула, наслаждаясь моментом предвкушения чуда, и поднесла камеру к глазам. В ту же секунду я начала делать один снимок за другим. Отсюда весь город был как на ладони: маленькие кафе, рынки и библиотеки, притихшие до утра. И надо всем этим — захватывающая громада Нотр-Дама, казавшегося живым в свете прожекторов.

Я провела на балконе не один час, снимая все подряд: тончайшие нюансы архитектуры, улицы, прохожих. Я успела запечатлеть их всех и продолжала бродить взглядом по Латинскому Кварталу до самого рассвета, пока солнце не согрело город настолько, что я почувствовала, как застыли мои пальцы.

Превосходная ночь: и мне не пришлось ложиться спать.

Стоило мне вернуться в комнату, как меня обдало жаром, и я молча похвалила себя за предусмотрительность: перед тем как отправиться на балкон, я включила обогреватель на полную мощность.

Замерзшие пальцы не хотели слушаться, и лишь со второй попытки мне удалось набрать номер обслуживания комнат. Я заказала горячий шоколад, самый большой чайник горячего чая и круассаны и попросила оставить их под дверью, если я не смогу открыть. Потому что сама я собиралась провести ближайшее время в душе, пока моя кожа не станет розовой, как у лобстера, и горячая вода не прогонит из тела весь холод без остатка.

Через три четверти часа я сидела на кровати, закутавшись в махровый халат, и смаковала круассаны с шоколадом. Мое тело все еще излучало тепло, которым я наслаждалась в душе, и это приносило не меньшее удовольствие, чем еда. Совершенно довольная, я лениво переключала каналы новостей, гадая, не покажут ли там маму. Куда она собиралась на этой неделе? Я не могла вспомнить. Кажется, в Израиль? Или в Москву? А может, она тут, в Европе? Я откинулась на горку подушек и собралась смотреть…

… и в следующий момент я поняла, что меня окружают языки пламени.

Пламя было повсюду. Я зажмурилась что было сил, чтобы избавиться от ослепительного рыжего сияния, но это не помогало. Я знала, что пламя жадно поглощает все вокруг, и даже с зажмуренными глазами я видела это.

А еще запах. Тошнотворная вонь ядовитых испарений, сдобренная горящими пластиком, шерстью, электропроводкой. И тяжелый запах горящих волос. Человеческих волос. Моих волос?

Нет. Теперь я видела его. Мужчина пробирался через преисподнюю, в которую превратился номер отеля: огонь охватил его руки, его ноги, его волосы. Он пытался сбить пламя, но только раздул его еще сильнее. Огонь поднялся к его лицу, и, когда мужчина повернулся ко мне, я увидела последний отчаянный крик моего отца…

— Нет! — задыхаясь, я подскочила на кровати. Сердце выпрыгивало из груди, слезы лились ручьем. Где я? Привычным жестом я потянулась за амулетом, но рука наткнулась на ворот махрового халата. Испуганная, дрожащая от ужаса, я оглянулась, совершенно ничего не соображая, и все еще чувствуя запах дыма.

Мой взгляд натолкнулся на сервировочный столик возле кровати. Крошки от круассанов. Настоящих шоколадных круассанов. Реальных. Которые я запивала какао. Мое дыхание выровнялось, и я нашла в себе силы посмотреть в окно, где успокаивающе сиял огнями незыблемый, как скала, Нотр-Дам. Я заставила себя сфокусировать все внимание на соборе и начала дышать глубже. Мой психотерапевт обещал, что со временем сны перестанут мучить меня, однако отец исчез уже год назад, а кошмары продолжались. Теперь терапевт утверждал, что это от неуверенности. Если бы я точно знала, что случилось с отцом, если бы у меня были хоть какие-то ответы…

Но их не было. И мой мозг услужливо заполнял эти пробелы самыми жуткими вещами, которые мне приходилось видеть, о которых я читала или слышала. А если учесть мои уникальные возможности по работе в качестве фотожурналистки, то список этих жутких вещей был чрезвычайно длинным.

Иными словами, мой мозг превратился в огромную свалку ночных кошмаров.

Однако я постаралась отругать себя за тот, что привиделся мне на этот раз. Потому что это было уж слишком нелепо. Если я в чем-то и могла быть уверена — это в том, что мой отец не погиб при пожаре в гостинице. Он вообще не останавливался в гостинице: он был в лагере «Глобо-Рич». Так с какой стати мне приснился еще и пожар?

Мой взгляд упал на экран телевизора, и все встало на свои места. На экране был именно пожар. Не иначе как я услышала во сне голос за кадром и включила его в свои видения. Я сделала мысленное замечание: не смотреть новости, когда засыпаю. Не хватало еще, чтобы я сама провоцировала свои кошмары.

Недовольно морщась, я смотрела на пожар. Это был большой пожар, уничтожавший красивый многоквартирный дом, построенный, скорее всего, в 1800-х годах. Грустно было думать о том, как легко такая красота, простоявшая две с лишним сотни лет, может быть разрушена почти за мгновения.

Я прибавила звук, чтобы узнать побольше о здании и его обитателях. Несмотря на свое более чем приблизительное знание французского, я все же поняла, что пожар начался где-то на верхних этажах этого здания, получившего свою известность благодаря превосходному виду на Эйфелеву башню из окон его квартир.

Кровь застыла у меня в жилах.

Сегодня вечером я уже слышала кое-что по поводу Эйфелевой башни.

Нет… Я слишком поспешно делаю выводы… не может быть…

А в голове уже звенел возбужденный голос Райны: «Je vais alies chez Pierre! У него пентхаус с видом на Эйфелеву башню! С'est tres bon, non?»

Но ведь в Париже есть не один пентхаус с окнами на Эйфелеву башню, не так ли? И шансы на то, что загорелось именно это здание….