Переучет - Эрленд Лу

Что-то тут не стыкуется. Может ли она позволить обращаться с собой подобным образом? Неужели она докатилась до положения человека, выступление которого организатор может отменить по собственному почину? Она задумывается. И решает, что нет. Нет, черт возьми. До этого она не докатилась.

Станция метро в двух минутах, но Нина решает идти пешком. Ей нужно проветриться, время не поджимает. В такие дни, как сегодня, общественный транспорт не актуален. Тело искрит нервозностью, оно порывисто и импульсивно. Нина сосредоточена на самоконтроле. И она не готова перемещаться на таких колесных средствах, где она управляет своими передвижениями через вторые, если не третьи руки. В сумке, помимо «Босфора», лежит губная помада насыщенного бордового цвета, мобильный телефон, наушники и еще около двадцати предметов, ни в коей мере не связанных с нашим повествованием. Выходя, Нина прихватывает три пакета с отсортированным мусором, зеленый, голубой и белый, чтобы выбросить их в пункте сбора отходов при садовом товариществе. Но в последний момент замечает, что блюдечко Юсси пусто, ставит мешки на землю, берет блюдечко, возвращается в дом, споласкивает блюдечко, ставит его рядом с мойкой и тщательно моет руки, она непременно так поступает после контакта с иглокожим, мало ли какую заразу он разносит.

* * *

Возле баков с отходами стоит на коленках педант Грегерсен и с помощью триммера пытается сделать и так идеально гладкий переход от газона к каменной площадке еще более незаметным. Интересным в Грегерсене Нина считает его слепоту. Она повидала в жизни немало педантов, но не слепых. Не видя ни травы, ни камней, Грегерсен одной рукой нащупывает, что надо состричь, а в другой держит триммер. И добивается потрясающих результатов. Коммуна несколько раз награждала их садовое товарищество за содержание сада в идеальном состоянии, грамоты стоят дома у Грегерсена.

Он обосновался тут еще до потери зрения, знает каждый куст и каждую тропинку и передвигается довольно бодро. Пока длится сезон, он неохотно покидает границы товарищества. А зимой, слышала Нина, сидит взаперти в какой-то панельке в восточных районах и тренькает на гитаре. Зато у Грегерсена очень тонкий слух. Несмотря на жужжание триммера, он слышит, или как-то иначе улавливает, шаги Нины по гравию и выключает свою машинку.

– Нина, это ты? – спрашивает он.

– Не понимаю, как ты можешь меня узнать, – отвечает Нина.

– Я различаю вас по походке, – объясняет Грегерсен. – Вот про тебя все небось думают, что у тебя легкая, летящая походка, а вот и нет, Нина, ты ступаешь тяжело, с затиром, потому как ты человек сердитый.

– Так человеку и положено, – отвечает Нина.

– Хотя зверюшек любишь, это правда. Кстати, тут один мужик по радио сказал, что от ежей один вред.

– Чушь какая!

– Например, в Шотландии ежи воруют яйца у птиц отряда ржанковых, и это постепенно стало огромной проблемой, ржанковые на грани вымирания.

– У нас тут не так много ржанковых.

– Мы все равно должны держать руку на пульсе.

Нина выбрасывает пакеты, Грегерсен снова включает триммер, но тут же выключает.

– У тебя сегодня книжка выходит?

– Да, сегодня.

– Напомни, как она называется?

– «Босфор».

– Точно. Странное название.

– Пожалуй. Я над ним особо не думала.

– Но симпатичное.

Грегерсен в очередной раз включает свой триммер и в очередной же раз выключает, чтобы напомнить Нине о заседании правления через два дня. Вопрос важный – остановить планы молодой пары из дома двадцать четыре отгородить на своем участке уголок отдыха с помощью высокого плетня.

– У нас тут сроду никаких плетней не бывало.

– Я здесь не так давно живу.

– Не бывало.

– Наверно.

– Разве тебе не кажется, что без этого плетня можно обойтись?

– Кажется, наверно.

– Нефиг строить у нас тут плетни, – говорит Грегерсен.

Нина обожает интриги и конфликты, непременные атрибуты жизни садового товарищества. И наслаждается своей репутацией человека не от мира сего. Соседи считают поэта созданием экзотическим, чего только ей не довелось пережить, думают они, с какими потрясающими людьми она знается, где только она не бывала, мистика какая-то. По сумме всех этих фантазий и измышлений Нине определено особое место, соседи стараются держаться от нее на расстоянии. Хотя в литературных кругах Нине доводилось наблюдать и ввязываться в куда более вонючие дрязги, по сравнению с которыми все эти конфликты в садовом товариществе – просто детские шалости. У литераторов все в разы грязнее.

* * *

Выйдя за ворота садового товарищества в так называемый реальный мир, Нина затыкает уши наушниками и начинает листать плейлист на мобильнике. Музыку закачивал сын, список слишком длинный. Особенно в такой нервный день. Безбрежность выбора не нужна и непосильна. Двух-трех пластинок хватило бы с лихвой. Она все равно почти всегда выбирает Гарбарека. Ей нравится и музыка, и исполнитель. Нина целиком, но не полностью уверена, что переспала с ним однажды. На ее прямой вопрос сам Гарбарек ответил «нет», но он мог просто застыдиться, не исключает Нина. Почти все известные ей лично музыканты устроены одинаково. Ночной порой они согласны на совместные утехи, но с рассветом растворяются вдали. Нина выбирает Гарбарека, нажимает на экран, но в наушниках возникает что-то гипнотическое, замороченное. Нина никогда такой музыки не слышала. Ритм-секция – барабаны, контрабас, потом добавилась труба. Бешеная энергетика. Нина даже испугалась. Музыка звучала неплохо, но требовала безрассудства и полного включения, а Нина в столь ранний час не была к этому готова. Она потыкала в экран и прервала музыку. Снова выбрала Гарбарека. Тщательно прицелилась и аккуратно нажала нужное поле. Попала. С мягкими напевами Гарбарека в ушах Нина прошла всю улицу Вестгренса и дошла до Тюрилхансвейен, где в ней проснулась злость. Переучет, ага. Нашли дурочку. И всерьез думали, что это сойдет им с рук. Нина даже засмеялась про себя. Она все-таки не вчера родилась.

Машина, выезжая задом из гаража, не заметила Нину, она отпрянула в последнюю секунду и скорчила страшную физиономию раззяве-шоферу, тот повинно прижал руки к груди. На пересечении улиц Нильса Хенрика Абеля и Проблемвейен саксофон начинает выделывать такое, что Нина сперва не замечает трамвая из центра, а потом встречного, в центр. Два вагоновожатых отчаянно гудят. Нина едва обращает внимание на опасность. Ей не до того, в голове ее крутится на повторе мысль, что кто-то в «Академкниге» должен ответить за отмену ее выступления, это абсурд. Можно отменить мероприятие за несколько дней, даже, в самом крайнем случае, в день выступления, но это если речь о начинающем, никому не известном авторе. С Ниной так обходиться нельзя. Тем более в этот ломкий момент ее карьеры. Не положено. Она идет прямо по траве к университетскому спорткомплексу, а оттуда по брусчатке спускается к Фредериккеплассен и «Академкниге». Нина заглядывает в окно книжного. Семестр уже начался, загорелые студенты покупают хрестоматии, учебники, тетради и прочий реквизит, как и положено учащимся. Нина впервые в такой ситуации. Незнакомый человек нагло и бесцеремонно соврал ей в лицо. Нет, ее, конечно, обманывали миллион раз. Люди врут постоянно. Но что ее обманул человек, с которым они даже незнакомы, почему-то добавляет горечи и досады. Очевидно, работники «Академкниги» прочитали рецензии и решили не марать честь магазина «Босфором». То есть пошли на принцип. Но с приглашением такая история – нельзя сделать вид, что его не было. Раз пригласили, значит пригласили, деваться некуда. Они должны были сообразить, что Нину это сильно заденет, испортит ей не только сегодняшний день, но много-много дней, возможно, всю осень. Нина ловит на выходе из магазина студента и спрашивает, работает ли магазин в обычном режиме. Да, все в порядке, отвечает он. Никакие отделы магазина не закрыты? Да вроде нет. Нина проходит вдоль всего магазина, глядя в окна. За ними идет обычная магазинная жизнь. Нина обходит магазин сзади и спускается на этаж ко второму отделению, научной литературы. Если этот вход окажется закрыт, то есть еще шанс, что все обойдется без раздора, возможно, они думали, что Нина будет читать здесь, среди популярных изданий о строении мозга и о Вселенной, среди книг из списка литературы для студентов факультетов теологии и массовых коммуникаций. Естественно, литературные чтения невозможны, если посреди помещения стоят коробки с книгами, занимая место на полу и создавая ощущение неуюта, это Нина понимает, тонкую, ломкую лирику не читают вслух под аккомпанемент пересчета книг, так никто не делает. Нина заходит в магазин, на ходу берет бесплатную газету и закрывается ею, одновременно выбирая путь в обход касс. Шанс быть узнанной невелик, здесь работают молодые люди, наверняка не читающие поэзию семидесятых, но осторожность не бывает лишней. Нина минует психологию, историю, лингвистику и ряд других областей знаний, пробуждающих у нее сожаление, что она не получила дельной специальности, когда был шанс, она ведь тоже училась в университете, изучала тут литературу и еще какую-то ерунду пару семестров, но потом все вытеснило сочинительство и жизнь потекла вперед собственными порывами, а теперь метры научных фолиантов некстати напоминают ей, что жизнь могла сложиться совершенно иначе. В конце зала она видит несколько дверей с именными табличками. Находит табличку «Бьёрн Хансен» и без стука входит в кабинет. Хозяина нет, но включенный компьютер, велосипедный шлем и рюкзак с гроздью отражателей выдают его присутствие на работе. Нина садится в его кресло и ждет. Минуты идут. Нина еще не думала, что она скажет Бьёрну Хансену, но не сомневается в правильности своего сидения тут. Есть грань, переходить которую в общении с лириками нельзя. В коридоре раздаются шаркающие шаги, и дверь открывается. Бьёрн Хансен, оказавшийся невысоким сутулым созданием лет пятидесяти, с бородой, пузом и в подтяжках, заходит в комнату. В руке он держит пачку сигарет и зажигалку, он выходил покурить, понимает Нина и чувствует, что заводится от этой провокации. Пока приличные люди стараются бросить курить, Нина вот и сама пыталась много раз, причем несколько раз успешно, этот обормот Бьёрн Хансен не бросает, хотя очевидно находится в зоне риска, при стольких-то лишних килограммах и обрюзгшем лице, к тому же землистого цвета и с дряблой кожей. В свою очередь Бьёрн Хансен тоже потрясен внезапным присутствием в его кабинете Нины Фабер и задевает шкаф с картотекой. Его реакция говорит Нине все, что она хотела знать. Это человек с нечистой совестью, злоумышленник, грубиян, хам.