Сосед напротив - Виктория Вашингтон

— Поступила, — значит, они даже говорили обо мне, приятно. — А ты? Мы особо не общались последние месяца.

Да какой там «особо не», разве несколько банальных сообщений можно вообще считать общением?

— Да, прости за это, — он ненадолго опускает виноватый взгляд в пол, а после снова смотрит мне в глаза.

Они всё такие же — темно-зеленые, но теперь будто какие-то обычные. Я больше не вижу в них то, что видела раньше. В них не отражается моя собственная Вселенная, разве что лёгкое тепло от воспоминаний охватывает тело.

— Нам с Ксюшей казалось, что так будет правильно, — продолжает он, и, чёрт возьми, лучше бы молчал, потому что в моей голове появляются мысли. Взрывоопасные мысли, от которых явно рванёт, если они подтвердятся.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю, контролируя свои эмоции. Радует, что они пока ещё поддаются контролю.

— Леська, — он обречено выдыхает. — Ну, я же не слепой. Твои чувства разве что слепому были незаметны.

Я, конечно, не рассчитывала на звание мастера скрытности, но и не думала, что всё настолько очевидно. Его слова хлёстко бьют по моей самооценке и внутри начинает полыхать резкий пожар. Вот он уже не поддаётся никакому контролю. Но я держу себя в руках и продолжаю стоять у шкафа, сжимая альбом в своих ладонях.

— И ты молчал, ничего не делал? — на моих губах появляется какая-то болезненная ухмылка.

— Я влюблён в Ксюшу с девятого класса, — он так легко говорит это, что возникает желание влепить ему пощёчину.

Конечно, они ведь одноклассники. Только почему они никогда не общались особо? Почему он предпочитал мою компанию? И его сроки проигрывают моим, я в него влюбилась на два года раньше, чем он в Ксюху.

— И вы решили тупо молчать, чтобы не тревожить бедную, влюблённую дурнушку Лесю? — злостно выплёвываю, а внутри уже разливается раскалённая лава.

— Леся, ну зачем ты говоришь такие глупости? — он по-прежнему стоит и смотрит прямо на меня. — Мы не хотели делать тебе больно, вот и всё.

— Заткнись, — резко пресекаю его речь. Мне становится противен его голос, и подхожу ближе. — Вы ужасны, серьёзно. — говорю эти слова, сцеживаю в них много яда.

Надеюсь, ему сейчас больно. Вкладываю в его руки альбом и выхожу из своей комнаты.

— Мам, — нахожу её на кухне и улыбаюсь, в попытке скрыть свои настоящие эмоции. — Мне София позвонила, у неё очередная любовная драма, придётся провести Новый год в её компании.

Всё-таки, прекрасно, что мама не знает о том, что со стервозной Матвеевой я уже не общаюсь несколько лет. Она по-прежнему думает, что мы лучшие подружки.

— Ой, ну как же так, — вздыхает она, разделывая утку. — Я хотела, чтобы мы провели его в семейной обстановке.

— Ма, ну ты же знаешь Софу, — вздыхаю. Нужно скорее уйти, потому что глаза начинают жечь от подступающих слёз.

— Конечно, — с грустью во взгляде, но она улыбается. — Иди, ей наверняка нужна твоя поддержка.

Мама всегда хорошо относилась к Софии. Умеют же такие, как она, создавать о себе положительное впечатление у всех окружающих людей.

Махнув рукой, выхожу из кухни и, пулей надев куртку и обув ботинки, вылетаю за дверь. Как раз в этот момент чувствую первую слезинку, которая срывается с ресниц и обжигает щеку.

Пренебрегая лифтом, начинаю сбегать по лестнице.

Ну надо же? Почему люди такие лживые и жестокие? И подумать только, кто же стал предателем — собственная сестра и лучший друг. Господи, они ведь одни из самых близких людей для меня. Зачем так жестоко?

Слезы продолжают стекать по щекам, а от обиды хочется орать на весь мир о том, как мне сейчас больно.

Я бы никогда в жизни, зная, что человек в меня влюблён, не вела себя так как Никита. Даже если бы этот человек был моим главным врагом, что уж говорить о близком друге.

Он просто все года умело играл моими чувствами, зная о них. И, возможно, даже кайфовал от этого. Пользовался.

Его предательство, как друга, сейчас очень сильно зацепило меня. При том, что известие об их отношениях с Ксюшей особо не тронуло. Я ведь даже успела порадоваться за сестру, пока за столом он крепко сжимал её ладонь и что-то шептал на ухо.

И Ксюша тоже хороша, знала, оказывается обо всем и при этом поступила мерзко.

В груди образовывалась огромная чёрная дыра от предательства двух дорогих людей.

Пришлось присесть на лавочку, чтобы вытереть щеки от слёз и немного угомонить колотящее сердце.

— Мелкая, — слышу голос и ощущаю сигаретный дым. — Что с тобой?

Тело вздрагивает, когда я поднимаю взгляд на Вадима. Приходится резко взять себя в руки и быстро стереть слезы рукавами куртки. Не хватало, чтобы он видел меня в таком состоянии.

— Что-то серьёзное? — снова спрашивает он, и даже пытается подойти, но я выставляю руки перед собой, давая понять, что сочувствие мне ни к чему, как и его прикосновения.

— Всё отлично, — пытаюсь сказать грубо, но голос дрожит.

— Окей, — он пожимает плечами и продолжает курить, всматриваясь в ночное небо.

А я, удивляясь самой себе, незаметно за ним наблюдаю. Он какой-то другой сегодня. Нет привычного вызова в глазах, на его место пришла непонятная грусть. И его губы постоянно насмешливо выгнутые, сейчас сложны в прямую линию.

— Хватит пялиться, — слышу и сразу отвожу взгляд.

На моих щеках от злости появляется румянец, а брови сводятся на переносице. Я чувствую кожей, что теперь он непрерывно смотрит на меня и из-за этого щеки жжёт ещё сильнее. Хочу крикнуть, чтобы он этого не делал, но отчего-то не могу сказать ни слова.

Интересно, о чем он думает?

— Ты сегодня не такая, как всегда, — говорит он, выпуская очередную порцию дыма из своих лёгких. Мысли, что ли, читает?

— Какая я обычно? — неожиданно спрашиваю, севшим голосом.

— Живая, — странно отвечает и делает короткую паузу. — Жизнь хлещет с тебя, особенно это видно по твоим глазам. И это забавно, когда ты со злостью смотришь на меня и выпускаешь свой яд, но при этом остаёшься по-прежнему невинной.

От этих слов сердце замирает и мне страшно сделать вдох.

— Сейчас ты не такая, — продолжает смотреть на меня. — Сейчас в твоих глазах боль и грусть. Тебя кто-то предал, да?

Интересно, мой сосед, случайно, не психолог?

— А тебя? — отвечаю вопросом на вопрос, подняв свой взгляд на него.

И мы молчим. Минуту, две, пять.

— Пойдёшь домой? Через час пробьют куранты, — Вадим тушит окурок и выбрасывает его в мусорку.

Я продолжаю молчать. Куда мне идти? Дом не то место, куда мне хотелось бы сейчас вернуться. И друзей, как оказалось, у меня особо нет. Да и, несмотря на свою наглость, я не смогу завалиться к кому-то и испортить праздник.