Худшие опасения - Фэй Уэлдон

Александра присела на подлокотник дивана и вновь уставилась в пустоту. Как она сама себе говорила, это уже привычное состояние оцепенения — бездумный дрейф, сон с открытыми глазами — помогает перемолоть горе. Состояние, правда, далеко не приятное; хорошо еще, что тяжелые думы закольцовываются, повторяются вновь и вновь, приедаются, — становишься невосприимчивой к ним. Зато они и не развиваются, не дают начало каким-то иным, еще более мучительным. Наверное, думала Александра, именно в такой мере, сильно, но не чересчур, страдает животное, оказавшееся в безвыходных обстоятельствах: в капкане, в лаборатории вивисектора, — ошалевшее, голодное. Если у тебя плохая память, отсутствует дар речи, чувство времени зачаточное, а понимание причинно-следственных связей весьма поверхностное, именно так все и выглядит. Неполноценность оберегает от лишних мучений.

Александра почувствовала, что рука затекла — она ее буквально отсидела. Александра встала, стала трясти рукой, восстанавливая кровообращение. За окнами было темно. Дом полнился какими-то неестественными шумами. Сверху доносился треск и стук. «Наверно, опять Алмаз, — подумала Александра, — надо шугануть пса». Когда Александра поднималась по лестнице, ей почудилось, будто мимо нее, обгоняя, прошмыгнуло наверх нечто незримое, но мерзкое. Она испугалась, но не замедлила шаг. На верхней площадке остановилась. Прислушалась. Ничего. Даже тише, чем следовало бы. Какое-то внезапное безмолвие — будто ей заявляют: «Шум не устраивает? Вот тебе тишина. Что, нравится?» Тишина ей не нравилась, но в целом была предпочтительнее грохота и треска, предпочтительнее, чем беготня и шепот ирреальных невидимок. Алмаза нигде не было видно. Конечно, старые дома могут еще и не такое выкинуть. Не следует истолковывать необъяснимые звуки сверхъестественными причинами. Просто сейчас у нее необыкновенно обострены все чувства. Это уж точно.

Эхо водопровода разносится по деревянному каркасу старого дома, точно боль, пронизывающая все тело. Так болезнь печени проявляется колотьем в правом плече. Днем было тепло, ночью похолодало; резкие перепады температуры вызывают сжатие балки из одного материала и расширение балки из другого; шум сродни боли и зуду в том, что его первопричины могут быть самыми неожиданными.

Тем не менее Александра включила все люстры и лампы. И даже распахнула дверь своей — бывшей супружеской — спальни. Правда, входить туда не стала, боясь настырных призраков. Просто приоткрыла дверь, нащупала выключатель, щелкнула им и попятилась. Теперь дом будет сиять, как маяк, всем странникам, что проезжают мимо по шоссе, точно говоря: «Мы не сдаемся». Нынче этой дорогой почти не пользуются — новая автострада оттянула на себя основные транспортные потоки, что положительно отражается на стоимости недвижимости, но отрицательно — на самоощущении жильцов «Коттеджа»: порой они чувствуют себя обитателями глуши.

Жильцов? Каких еще жильцов? Внезапная смерть — точно моторная лодка, вспарывающая гладь реки. Привычное течение времени нарушается. Пенные кильватерные волны, всколыхнув «настоящее», перемешивают его с «минувшим» и «грядущим».

Цены на недвижимость, деньги, завещания, страховка, документы, сертификаты — мысли обо всем этом лучше отложить на несколько дней. Спешить некуда. Хэмиш, брат Неда, ей поможет. Пока «Кукольный дом» не сошел со сцены, Александра хотя бы что-то зарабатывает своим трудом. Внизу она тоже включила все лампы. Прошла на кухню. Алмаз лежал не в своей корзине, а под столом. На кухне и следует остаться — здесь призраков поменьше. Александра подвинула стул, чтобы чувствовать ногой надежный теплый бок Алмаза, но, как только она уселась, Алмаз отодвинулся. Что ж, у него есть на это право. Он провел несколько часов один на один с мертвецом, без людской помощи. Алмаз наверняка полагает, что она, Александра, его бросила, бросила нарочно. Откуда бедному псу знать о необходимости зарабатывать на жизнь? Его обед сам собой появляется в миске.

На столе, в стеклянной банке, букет — это Эбби поставила, цветы нарвала здесь же, в саду. Лепестки буреют и опадают; должно быть, воды мало, — но, опустив в банку палец, Александра обнаружила, что это не так. Возможно, в доме мертвеца даже цветы вянут прежде времени?

Александра села. Облокотилась на кухонный стол, уронила лицо в ладони. Закрыла глаза. Она и Нед плыли на моторной лодке; широкое-широкое озеро; за лодкой тянулся белый пенистый след, рассекающий глубокие, недвижные воды. В путешествиях они были дружной командой — отличными попутчиками друг для друга. День был ослепительный, настоящий каскад света. Лодка держала курс к берегу с песчаным пляжем и лесом; на дальнем плане возвышалась зеленовато-синяя гора. Внезапно перед лодкой выросла стена мглы: туман. Свет, только что озарявший воду, пляж, лес, гору, растворился во мраке. Лодка замерла, чуть-чуть не дотянув до тумана. Александра осталась в ней, все еще на ярком свету. Она осталась на месте, в оцепенении; а Нед продолжал движение, внезапно устремившись в туман. И вот он уже стоит на берегу, спиной к Александре, с каким-то потерянным, огорошенным видом. Александра увидела, как он пересек полоску песка и понуро побрел в густой, темный лес. Окликнула — не услышал, не оглянулся. Ему уже не помочь. Она знала: спасать его поздно. Даже душа за него не болит. Он теперь — отрезанный ломоть. Видение оборвалось, как обрывается фильм. Александра проснулась — нет, не проснулась, ведь она не спала. Последний кадр накрепко врезался в ее память. Она сама на озере, на свету, озаренная ярким солнцем, — и Нед, уходящий в лес: усталый, смертельно усталый, не получивший ее благословения. Видение было заключено, как в раму, в сияние ее собственной жизни.

Александра попыталась отмахнуться от видения (которое в глубине души уже признала таковым): мол, это была просто мешанина из образов, надерганных из ее памяти. Мрачная, конечно, но все-таки мешанина. Компот. «Безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам» из монолога Гамлета? Иллюстрация к «Путнику» Уолтера де ла Мэра в одной из книг ее детства? Усталый путник, отвернувшись от зрителя, опираясь на палку, прихрамывая, бредет невесть куда, углубляется в темные дебри. Но, несмотря на все старания, Александре никак не удавалось убедить себя, что увиденное — лишь перелицованное старье. Слишком ярко, слишком свежо. Только что возникло, только что вставлено в раму ее сознания. И этот сон, а точнее, видение, — Александра понимала разницу между ними, поскольку у нее было четкое ощущение, что она не очнулась от сна, а, наоборот, вышла из состояния обостренной прозорливости, покинула ту явь, которая еще реальнее, чем реальность, — принес облегчение. Теперь у нее есть схема случившегося, с которой можно работать. Александра остается — Нед продолжает путь. Почему лес, поглотивший Неда, произвел на нее столь гнетущее впечатление, она не могла понять. Почему она отказала Неду в благословении, она и сама не знала. Но, по крайней мере, теперь у нее в голове есть четкая картина. Она увидела, где теперь Нед, и утешилась.

Их соединяет пуповина: от нее — к нему, от него — к ней. Со временем эта пуповина, как резинка, притянет его назад — или это Александра последует за ним? Возможно, вскоре ей будет явлено другое видение: Нед вновь появится на берегу, чтобы ее подождать; тучи развеются; она воссоединится с Недом на берегу, озаренном солнцем. Они вместе, рука в руке, перейдут в какой-то иной план бытия. Вот как должно случиться. С необратимостью смерти Александра смириться не могла. Как это — «был — и вдруг нет»? Вздор. Черта между двумя состояниями слишком резка, чтобы с ней смириться. Все остальные вещи переходят в иное состояние постепенно: растут, развиваются, чахнут, рассеиваются; почему же в этом случае должно быть иначе? Душа у Александры чуть ли не пела.