Когда повезло, или Иномирянка замужем - Алена Медведева

Окинув зал задумчивым взглядом, он повернулся к Симриде.

– Иди в башню, родная. Нам предстоит непростое испытание, – с трогательной лаской и заботой прошептал он, коснувшись руки Связанной. И уже обращаясь к нам: – Все уходите с ней! Мы с Нургхом останемся вдвоем.

Мои спутники ощутимо напряглись, не ожидая такого поворота. Киен и Ригард просто вспыхнули возмущением и протестом, а вот их отцы вновь задумчиво переглянулись. В итоге, увлекая за собой и моего брата, они плавно скользнули вслед за ушедшей доргиней, прикрыв за собой дверь, и оставили нас в шаге от таинственного подземелья Оайзира. Нитрок перевел вопросительный взгляд на моих друзей, но оба, словно сговорившись, ответили ему уверенными кивками и упрямо вздернутыми подбородками.

– Уверены? Готовы ради этого погибнуть? Жить дальше спокойно с такими знаниями уже не сможете! – насмешливо и вместе с тем как-то грустно поинтересовался сапфировоглазый шаенг.

Киен и Ригард не дрогнули. Целитель с философским спокойствием пожал плечами, а янтарноглазый грозно оскалился, возмущенный даже намеком на его слабость. Еще несколько мгновений продолжая всматриваться в их глаза, Нитрок безразлично кивнул, принимая чужой выбор, и повернулся ко мне.

– Первые шаенги, пришедшие на Ниар, вовсе не были добровольными переселенцами, стремящимися открывать новые миры, – спокойным голосом начал он рассказ. – Они все были сосланы сюда за самое страшное из всех возможных преступлений – практически удавшуюся попытку уничтожения своего народа. Все они были убийцами, поднявшими руку на своих собратьев. И все мы – потомки жалких изгнанников.

Дина

Лежу в кровати и пялюсь в потолок. В последние дни это мое любимое занятие. Тоска съедает заживо. Боль и отчаяние не дают дышать. Не хочется ничего. Просто лежать и смотреть в потолок, смотреть в потолок и лежать. И так час за часом, день за днем. Лето проходит мимо меня. Да что там лето, жизнь проходит мимо. Вставать с кровати, есть, гулять я себя заставляю. Ради наших детей. Только эти два резвых комочка внутри меня да так и не исчезнувший браслет с плеча – вот и все, что осталось мне от любимого. А надежда…

Она истаивает с каждым новым днем, отдаляющим меня от моего уже, наверное, прошлого. Но растет страх… Страх за нас. Как мы справимся со всем в будущем? Как будем жить в этом уже совершенно чужом и холодном мире? Как хотя бы справиться с родами?

Стук в дверь. Не хочу. Ничего не хочу. И видеть кого-то в том числе. Тем более я точно знаю, кто стоит за дверью. Лео. Сейчас войдет и начнет упрекать меня, пытаясь растормошить и заставить перейти в более активное состояние. И так каждый вечер. Никак не поймет, что мне все безразлично. Я словно заморожена или сплю, а он совсем не тот, от чьего поцелуя я смогу проснуться.

– Я войду?

Зачем спрашивать, если все равно войдешь.

– Дина, ты одета? Я вхожу, – спокойный и увещевающий голос Лео режет слух.

Зачем он тут? Зачем пытается разбить этот холодный, отделяющий меня от всего мира кокон. Кокон из моего отчаяния, боли и тоски. Мне так хорошо в нем… спокойно… безразлично.

– Принес тебе покушать. Ты опять забыла про ужин, а тебе нельзя, – словно говоря с маленьким непослушным ребенком, начал Лео, пристраивая поднос с едой. – Тут то, что ты любишь. Салат греческий. Яйцо и тост с рыбой. Поешь?

Эти глаза с щенячьей преданностью и наивной верой в то, что помочь можно каждому, надо лишь очень постараться, выводят меня из себя. Не надо мне преданности, не надо навязчивой и приторной заботы, не надо! Это рождает сомнения, робкие угрызения совести, заставляет задуматься.

Издав утомленный вздох, приподнимаюсь и перехожу из лежачего в полусидячее положение, опираясь на подушку. Лео тут же пристраивает поднос с едой ко мне поближе и присаживается рядом, готовый помочь. Беру тост и начинаю вяло жевать, не ощущая вкуса и желая только остаться в одиночестве. Если для этого надо что-то съесть – я съем. Парень, явно приободренный моими действиями, тут же пускается в рассуждения:

– Ты сегодня гуляла? Погода стоит замечательная, конец июля в этом году радует. Тепло, но не жарко. И дождик небольшой с утра был. Пусть и маленький, а пыль прибило. Воздух посвежел… А может быть, сейчас погуляем? Не поздно еще. – Пытливо вглядываясь в меня и не увидев никакой реакции в ответ, продолжает: – Давай пройдемся? Вечер потрясающий. Теплый и свежий.

Не вслушиваясь в его слова, киваю. Просто чтобы казалось, что я тут, с ним. А на самом деле я далеко. Где-то совсем далеко. Какой он нелепый, когда говорит. Какие абсурдные тугие кудряшки до плеч, они кружатся вокруг головы, скрывая уши и шею, образуя темное облако. И нос смешной – плосковатый, несоразмерно большой, укрытый очками. А уж глаза… Не хочу смотреть в эти умоляющие глаза. Отрешенно наблюдаю, как двигаются губы, меняется мимика лица, и ничего не слышу. Не хочу слышать.

Осторожно берет меня за руку.

– Собирайся. Или ты сама не справишься? Помочь тебе?

И меня, как старушку-инвалида, медленно, придерживая за руки, поднимают на ноги с кровати. Стою. Все безразлично. Лео накидывает мне на плечи теплую длинную кофту и плавно, одну за другой, продевает руки в рукава. Застегнув пуговицы и заставив кофту натянуться, обозначая мой уже откровенно большой живот, тянет за руку в сторону двери. У выхода, наклонившись, переобувает меня. Механически приподнимаю ноги, позволяя ему сменить домашние тапки на балетки.

Идем дальше. Лифт, крыльцо, и вот мы на улице. Действительно, вечер очень хорош. Я на миг выныриваю из своей апатии, чтобы ощутить свежий ветерок, колышущий свободно рассыпавшиеся по плечам волосы.

– Куда хочешь? – Голос Лео полон скрытой надежды.

– В парк, – бормочу стандартный ответ, – к скамейке.

– Опять в парк, – горестный вздох, и снова с этим щенячьим выражением глаз. – А может быть, в кафе-мороженое? Давай мороженое купим? Вкусное, с медом, как ты любишь…

«Не надо про мед», – мысленно почти кричу я. И только без слов качаю головой.

– В парк.

Лео, смиренно кивнув, с обреченным видом берет меня за руку и ведет к указанной цели.

– И дался тебе этот парк. Что, парков рядом мало? Давай хоть раз в другой сходим. Так нет, все туда и туда, – недовольно бормочет он, топая рядом.

Но я не слышу. Я опять далеко. Даже вижу нас со стороны. Несуразно смотримся. Какая-то растерянная и всклокоченная девушка, а рядом нелепый тип-одуванчик в очках. Обхохочешься. Только не смешно почему-то. Наверное, потому что про меня…

Мы достигаем моей роковой скамейки, дважды ставшей безмолвной свидетельницей моего перемещения. Я сначала тревожно замираю рядом, закрыв глаза и пытаясь ощутить что-нибудь… Сама не знаю что. Ветер перемен, должно быть. Но ветра нет, рядом еле слышно шумят родные деревья, и никакого намека на ощущение перемещения нет.

Зачем хожу сюда? Только сильнее толкаю себя в омут отчаяния и безнадежности. Разумнее стараться забыть, смириться, принять и пытаться жить дальше. Но не выходит. Раз за разом, вернувшись из парка, ощущаю себя все более подавленной и отчаявшейся. Иду туда всегда пусть и с робкой, спрятанной от самой себя, но надеждой. А возвращаюсь с сердцем, омертвевшим еще на одну частичку. И так день за днем. Скоро оно совсем окаменеет, и я… что – умру? Не могу, надо жить ради детей.