Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - Сюзанна Шаттенберг

Данное исследование главным образом посвящено поколению, родившемуся около 1905 г., учившемуся приблизительно во время первой пятилетки, а затем в 1930-е гг. принявшему участие в восстановлении и строительстве хозяйства страны. Основное внимание сосредоточено на интервале с 1928 по 1938 г., от начала культурной революции до окончания Большого террора. Кроме того, читатель познакомится с детством и юностью представленных здесь инженеров, начиная с 1900 г. Речь пойдет в равной мере об инженерах обоего пола, тем более что образовательные возможности безусловно предлагались и женщинам и активно использовались ими. Почти все инженеры, о которых здесь говорится, русские, поэтому этническая проблематика не затрагивается. Каких-либо территориальных ограничений мы не придерживаемся, поскольку «странствия» специалистов из провинции в центр и обратно, на окраины великой империи, имели существенное значение для их развития и карьеры. Слова «инженер», «специалист» или «техник» употребляются как синонимы. В качестве эквивалента используется и советская аббревиатура ИТР (инженерно-технический работник), означающая в нашем случае только инженеров, хотя исторически она относилась к представителям более чем 31 профессии, включая десятников, лаборантов и бухгалтеров, агрономов, архитекторов и картографов.

Работа построена по хронологическому принципу и намечает типичный жизненный путь инженера. За введением следует вступительная глава о возникновении и развитии технической интеллигенции в XIX в. Здесь в первую очередь показано, какую репутацию имел инженер в дореволюционном обществе, какие представления и ассоциации были связаны с фигурой технического специалиста еще с царских времен. Обрисовываются также отношения между старыми инженерами и новым правительством, их сотрудничество и конфронтация вплоть до кампании травли в 1928-1931 гг. После изложения основных сведений об истории русских инженеров, а также политике советских властей в отношении специалистов третий блок текста всецело посвящен рождению советского инженера: здесь рассматриваются социальное происхождение будущих инженеров, их детские годы, реакция на революцию, этапы жизни в 1920-е гг.: участие в Гражданской войне, партийная работа, членство в комсомоле, учеба в школе, на рабфаке и, наконец, в вузе. Четвертая глава рисует нового, советского инженера и специфику его трудовых будней: стремление работать на стройке, конфликт со старшим поколением, необходимость справляться с дефицитом и авариями, отношение к природе и к иностранным коллегам. Тема пятой главы — кампания за «культурность» и «золотые годы» в середине десятилетия. Здесь также ставится вопрос об условиях быта и частной жизни инженеров. Последняя глава посвящена террору и рассказывает о том, как стахановское движение подготовило почву для преследования инженеров, почему инженерам пришлось стать козлами отпущения и как они сами относились к нависшей над ними угрозе.

Главным источником для написания данной работы послужили мемуары[2], так как личные свидетельства представляются подходящей основой для реконструкции коллективных и индивидуальных картин мира. В процессе развития новой культурной истории все больше историков обращают внимание на записи личного характера, дневники и мемуары, что выразилось в первую очередь в росте числа их публикаций. За изданными Стивеном Коткином в 1989 г. и Майклом Гелбом в 1991 г. воспоминаниями рабочего Джона Скотта и инженера Зары Уиткина, американцев, работавших в Советском Союзе в 1930-е гг., последовала в 1993 г. реконструированная Лореном Грэхемом биография русского инженера Петра Иоакимовича Пальчинского (1875-1930). В 1995 г. вышел первый сборник советских дневников 1930-х гг., составленный Вероникой Гарро, Натальей Кореневской и Томасом Лахузеном. Большое внимание привлек опубликованный в 1996 г. Йохеном Хелльбеком дневник московского рабочего Степана Подлубного. Тома автобиографий советских женщин составили Барбара Кернек, а также Шейла Фицпатрик и Юрий Слезкин. Наряду с этими изданиями появляется все больше исследований о том, как изображали себя и конструировали свою идентичность советские граждане.

На Западе советские мемуары оказались в поле зрения историков только в 1990-е гг., однако в России и Советском Союзе биографическая литература имеет давнюю традицию. Это в значительной степени объясняется исторической концепцией большевистской партии, которая выдвинула идею, что наиболее подходящими историками для страны победившего пролетариата являются именно рабочие. В начале 1930-х гг., когда историческая наука по большей части еще подвергалась опале как реакционная дисциплина, трудящихся призвали записывать их личную историю индустриализации, дабы создать аутентичную картину великого советского строительства. Такой подход имел два преимущества: с одной стороны, утвердилась новая историография, фокусирующая внимание на промышленном строительстве, с другой — слияние личной истории с историей советского государства помогало пишущим идентифицировать себя со своим государством и почувствовать себя новыми, советскими людьми. Максим Горький (1868-1936) был инициатором этой исторической кампании и добился основания издательства «История фабрик и заводов», единственная задача которого заключалась в издании повествований рабочих и инженеров. Собранные интервью и записи тщательно редактировались, часто заново переписывались профессиональными авторами и публиковались в сборниках, посвященных истории различных промышленных предприятий. Содержащиеся в этих сборниках краткие биографии претендовали на то, чтобы служить примером и в одном фрагменте отражать всю историю Советского Союза и советских граждан. В это же время появились первые, также подвергнутые сильному редактированию или написанные авторами-«призраками» автобиографии выдающихся инженеров, например Глеба Максимилиановича Кржижановского (1872-1959) и Александра Васильевича Винтера (1878-1958), отцов плана электрификации ГОЭЛРО, или Ивана Павловича Бардина (1883-1964) и Сергея Мироновича Франкфурта (1888-1937), руководителей строительства Кузнецкого металлургического комбината (Кузнецкстроя).

Советское правительство опять реанимировало подобное историческое творчество масс в период десталинизации конца 1950-х — начала 1960-х гг. После того как с культом личности было покончено и Сталина перестали превозносить как создателя Советского государства, в главное действующее лицо истории вновь превратился «маленький человек»: в центре внимания советской историографии оказались прежде всего инженеры в качестве подлинных строителей СССР. Наряду с новым изданием томов «Истории фабрик и заводов» в 1960-е гг. вышел в свет ряд автобиографий, в которых инженеры впервые рассказывали и о терроре. Руководители партии, по мнению Хироаки Куромия, считали, что проще и менее рискованно обнародовать правду о былых преступлениях в мемуарах, а не в официальных источниках или исторических научных трудах. Кроме того, мемуары хоть и раскрывали определенные аспекты террора, но одновременно демонстрировали идентификацию их авторов со своей страной, поскольку те писали о себе как о части системы. Конец подобной исторической практике положило свержение Хрущева. В 1970 г. лишился своего поста главный редактор журнала «Новый мир» Александр Трифонович Твардовский (1910-1971), который содействовал публикации многих мемуарных и художественных произведений критического содержания — например, принадлежавших А.И. Солженицыну и И.Г. Эренбургу, инженеру В.С. Емельянову и генералу А.В. Горбатову. Биографии инженеров печатались и в 1970-1980-е гг., но уже не столько с целью создания «подлинной» истории Советского Союза, сколько ради прославления их великих свершений на благо родины. С началом эпохи гласности и распада Советского Союза наступила новая фаза: инженеры опять заговорили о теневых сторонах своего созидательного труда. Теперь и в России появилась возможность писать о специалистах, подвергавшихся преследованиям, — горном инженере Петре Иоакимовиче Пальчинском, металлурге Владимире Ефимовиче Грум-Гржимайло, открыто критиковавшем грандиозные проекты, или авиаконструкторе Роберте Людвиговиче Бартини, сидевшем в лагере вместе с Андреем Николаевичем Туполевым. Впервые появились также работы об эмигрировавших инженерах. Кроме того, были заново написаны истории жизни и деятельности других, давно известных специалистов. Одновременно продолжалась публикация мемуаров, не содержавших принципиально новых высказываний о Советском Союзе, — их авторы сохраняли приверженность прежним оценкам. Многие из этих материалов издавались в качестве доказательства той или иной части долгое время замалчивавшейся «объективной» истории, но российские историки все в большей мере интересуются личными свидетельствами и как выражением субъективно пережитого в определенную эпоху. В 1930-е гг. биографии использовались для того, чтобы обеспечить идентификацию с системой, в 1960-е помогали распрощаться с культом личности, в 1970-е служили для прославления достижений советского народа. Сегодня же они более не являются объектами манипуляции или функционализации — их уважают как исторический источник.