Козулька - Дарьяна Антипова

— Не так уж и давно… Тебе сейчас двенадцать… Тогда было восемь… И еще бил ее и кричал: «Где клад!»

— Я маленький был!

Сёма подскочил на полке, вытер рукавом рубашки лицо и побежал по вагону, шатаясь, хватаясь за скользкие от жары поручни и незастеленные полки.

Люди улыбались, глядя на этого симпатичного мальчика с сердитыми и заплаканными глазами. Сёма уселся на возвышение напротив туалета и подставил лицо под открытое окно. Ему казалось, что ветер шуршит его светлыми волосами.

— Извините, можно я мусор выброшу? — Лысеющий мужчина приподнял вместе с мальчиком крышку Сёминого сиденья и бросил в отверстие уже три пустые бутылки из-под пива. — Один едешь?

Сёма хмуро соскочил с мусорки и, не ответив, вернулся к бабушке. Залез на верхнюю полку.

Радио в купе шипело, звук пропадал каждые полминуты. Сёма включил его погромче. Молодой и какой-то очень местный голос дозвонился московскому диджею и передавал традиционные приветствия. «Привет, Зверево! Я люблю наш город! У нас есть где погулять и большой магазин!» Сёма крутанул ручку приемника в обратную сторону и закутался в простынку.

В ритмичных вздохах поезда Сёма услышал вдруг голос мамы, рассказывающей ему сказку о родных местах его отца. Сёма знал сказку наизусть и теперь, моргая уставшими глазами от раннего утра, потихоньку напевал, вплетая ее как нитку в стуки колес. «И сотворил Род Ульгень по своему подобию людей, и имена им дал Алтай и Саяна. И поселил Ульгень их в священной земле Ирии на горе Самбыл. Когда будешь у той горы, Семён, что на границе Хакасии и Тувы, вспомни, что с нее спустились в долины люди, черты которых есть и в нас с тобой. Если ты светлокож и светловолос, то это сходство с Алтаем. Если же волосы твои черны и кожа смугла, то это тебе в наследство Саяны… Когда будешь ты у горы Борус в Хакасии, вспомни, что на ее вершине спасались люди от Великого Потопа, когда пришли к людям беды, и от слез людских тот Великий Потоп и случился. А потом ушла вода и пришел огонь. И послал Род Ульгень людям во спасение духа мороза, и наступила зима».

Сёма сидел, поджав коленки к подбородку, у запотевшего от ночного сна и холодного утреннего воздуха окна на высоком деревянном столе. После трех суток на поезде, а потом еще двух пересадок на автобусе его все еще мутило и покачивало. Во дворике нервничал на длинной цепи ободранный и вечно худой пес Дурак — Шарик. Бабушка только так его и называла. Потявкав минут десять, Шарик не выдержал и подполз под окно. Тявканье усиливалось, и вдруг, взвизгнув, Шарик подпрыгнул, увидев сонного Сёму в окне. В Хакасии время еще не дотянуло до пяти утра, в Москве же было чуть за полночь. Сёма тер глаза и пытался разглядеть туманные окрестности деревни. Окрестности эти казались желтыми из-за рассвета и бесконечных просторов степной травы.

Шарик скакал вверх-вниз, разнообразя Сёме панораму: вот сонная и покрытая росой улица деревни, вот улица с собачьей мордой, вот снова улица с земляной дорогой и изгородью, а вот опять улица с мордой.

Сёма все думал о чем-то…

Заскрипела за приоткрытой дверью тяжело кровать, бабушка закашлялась и перевернулась на другой бок.

— Бааб, а он так и будет скакать?

— Не смотри ему в глаза, — зевнула бабушка. — А то он оближет все окно.

— Бааб, а может, он есть хочет?

— Пока я не встану, не хочет, он же собака…

— А ты, бабушка… А далеко здесь Барсучий Лог?

— Недалеко…

— Папа тоже говорил, что недалеко…

Уши Шарика опять мелькнули над подоконником.

— Ладно, я пойду.

— На трассу не выбегай… А то понесет же лешего…

Тишина была вокруг. Петухи не пели, иногда только кто-то из них одиноко прочищал себе горло. Сёма прислушался, но не услышал кузнечиков. Почему-то ему казалось, что во всех деревнях по утрам и вечерам должны стрекотать кузнечики. Сёма наступал на землю очень осторожно, будто пробуя ее на вкус. Незнакомая земля должна была почувствовать его и принять. Сёме чудилось, что принес сюда неровное движение поезда.

Он подошел к соседней повалившейся деревянной ограде и, присев на корточки, протянул руку сквозь опоры к землянике. Сорвав, почистил ее об штаны, съел и увидел хакасов.

Хакасы сидели полукругом на двух лавочках и пили жуткий самогон. Сёма не разбирался в самогонах. Но так сказал папа. Он сказал, что хакасы пьют жуткий самогон. А папа тоже был хакасом и, значит, разбирался в этом.

— Молодой Кун Мирген, здравствуй! — проговорил первый хакас в черной куртке с желтым шарфом. — Как доехал?

— Есть сек-сек традиция! Давай? — Обветренные губы оторвались от краев алюминиевой чашки.

— Скажите, как дойти до раскопок кургана, который ведут немцы? — Сёма не подходил к ним ближе чем на два метра.

— Я там был!.. Не помню когда!.. Поминали предков! Сек-сек традиция! Поминать предков! Задабривать духов! Стеклоочиститель, ох, плох! Голова болел!.. У немцев бензин хорош! У нас со свинцом, а у них та-акой легкий!.. Когда вырастешь — поминай предков!

Забравшись на склон холма, упиравшегося в старую ферму, Сёмка посмотрел туда, где трасса заворачивала направо и сливалась в жаркой дымке с большой водой. Солнце за несколько минут взлетело над степью и бросилось грудью на холодный туман, поднимающийся от реки. Это был Енисей. Все здешние долины были овеяны для Сёмы сказками, легендами о кладах, великих степняках, тагарцах, кровавых битвах и чаатасах. А Сёма все стоял под давящим и будто незнакомым солнцем и не мог отойти ото сна. Казалось, закроет он сейчас глаза — и окажется опять в прохладной московской квартире с учебниками на столе.

Он сел на землю и взял в руки немного сухой земли. Сон. Голова болела от солнца, ноги в кроссовках были уже мокрые и грязные от просочившегося песка. Сёма хотел проснуться и не мог. Тогда он побежал подальше от деревни.

Он взобрался на небольшой курган и сел на один из четырех камней, торчащих из земли по краям. Он знал, что это могила и что она, скорее всего, уже разрыта, но все равно уселся в ее центре.

Здесь не было так любимого им леса с горящей на солнце паутиной между цветами и вековыми соснами. Здесь все всегда наслаждалось покоем и тишиной. Обернувшись на солнце, Сёма увидел сначала коров в поле, а потом и пастушку, сидящую в длинной темной юбке среди высокой травы. Ее черные длинные волосы склонились над коленями, на которых лежала то ли тетрадка, то ли книжка. «Ух ты!» — подумал Сёма и подошел поближе, очарованный девушкой. «Умная!» Она подняла голову, и спутанные волосы медленно поползли по ее щеке. Нетипичное для хакасов узкое лицо настороженно осматривало Сёму.

— Что читаешь? — спросил мальчик.

Она молча перевернула страницу рекламного буклета Oriflame и протянула ему зеленую от травы руку.

— Саяна.

Сёма присел рядышком прямо на землю и прищурился на солнце.