Минос - Маркос М. Виллаторо

После третьей перевязки мне впервые после нападения помыли волосы. Сестрам пришлось приложить немало усилий, поддерживая мою спину и голову так, чтобы мышцы спины и шеи, в особенности от плеча до уха, не слишком напрягались. «Придется следить за этим стерноклейдомастоидом», — загадочно произнесла Бэтси Энн, старшая медсестра, и улыбнулась. Она показывала мне эти мышцы раньше на специальной карте и безуспешно пыталась объяснить, как эти две тугие связки мышц, которые держат мою голову, соединяются где-то позади моих ушей, а исходят от места чуть ниже подбородка, где присоединяются к главным мышцам спины. К сожалению, лезвие ножа прошло как раз по этим мышцам, но, к счастью, не разрезало их на две части. Именно поэтому врачам пришлось наложить внутренние швы, которые и держат их вместе в данный момент, и именно поэтому я не могла повернуть голову ни вправо, ни влево, так как ощущала нестерпимую боль с обеих сторон шеи.

Я подружилась с Бэтси Энн на второй день моего пребывания в Больнице имени Вандербильта. Во время одной из ее ночных смен я швырнула в мусорную корзину кольцо с бриллиантом в четырнадцать карат, а потом сказала, чтобы она забрала его себе и продала в одном из ювелирных магазинов. Она послушалась моего совета. Кольцо прислал мне человек по имени Текун Уман — местный торговец наркотиками, который сейчас находится в бегах, — за то, что я спасла ему жизнь. Его несостоявшийся убийца и нанес мне эти ужасные раны. Мне это кольцо было не нужно, поэтому я решила избавиться от него любыми средствами. Бэтси забрала его себе, тут же отправилась в местный ломбард и вышла оттуда на четыреста тысяч долларов богаче. С тех пор она с необыкновенным усердием заботилась о моем стерноклейдомастоиде.

Откровенно говоря, она заботилась не только об этом. Она так тщательно и аккуратно помыла мне голову, что это напоминало массаж в самом шикарном салоне. Она перебрала пальцами каждый волосок на моей голове, проверила каждый дюйм на коже и постоянно хвалила мои волосы, повторяя, что они красивые и очень густые. Нет ничего удивительного, говорила она, что за мной ухаживал этот Текун Уман. При этом она на удивление правильно произносила его имя — а ведь оно из языка майя. Впрочем, его без ошибок могли произносить и другие жители Нэшвилла, которые довольно часто слышали в новостях прозвище этого наиболее известного наркобарона.

Бэтси Энн изо всех сил старалась подготовить меня к тому моменту, когда я увижу свою израненную шею. При этом она все время повторяла, что очень завидует моим прекрасным густым волосам, моим огромным, живым и очень темным, в особенности когда я злюсь, глазам («Боже мой, ты своим взглядом можешь разрубить телефонный провод!») и моему возрасту, так как сама была на десять лет старше.

Тщательно вымыв мне голову, она с таким же усердием высушила волосы, расчесала их и уложила на левое плечо. Причем обращалась с ними так, словно была не медсестрой, а опытным стилистом в какой-нибудь дорогой частной парикмахерской. Потом подхватила их обеими руками и уложила так, как я никогда их не носила. «Ну, вот и все, эта девушка готова к выписке. Позовите мистера Демилле».

Я внимательно смотрела на плоды ее прекрасной работы. В небольшом зеркале больничной палаты свободно наложенная повязка на шее была похожей на толстый белый воротник, который резко выделялся на фоне моей смуглой кожи. Думаю, мне был бы к лицу шарф любого цвета, если бы я имела склонность носить подобные вещи. Однако первоначальные намерения Бэтси были для меня вполне очевидны. Зачесав мои волосы подобным образом и распушив их по спине, она хотела скрыть мои бинты, оставив только переднюю часть у горла. Эта часть бинтов не производила дурного впечатления и напоминала высокий воротник у какого-нибудь монсеньора.

Бэтси Энн не могла сопровождать меня до дома, но перед моим уходом из Больницы Вандербильта умоляла быть осторожной и передвигаться правильно (то есть не очень быстро), не поворачивать шею и попросить мать, чтобы она осторожно положила мою голову на низкую подушку. Кроме того, я не должна оказывать физическое давление на любую часть шеи, так как могут разойтись швы на ранах, несмотря на то что внутренние мышцы сшиты хорошо и надежно их скрепляют. Мне потребуется немало времени, чтобы все раны зажили, после чего можно будет приступить к процедурам физической терапии.

Мой доктор — молодой парень по имени Клэнси — сказал, что на самом деле мне крупно повезло, поскольку мой обидчик порезал лишь внешнюю яремную вену, а не внутреннюю и уж тем более не сонную артерию. Правда, в то время я слышала только странные слова «яремная вена» и что она повреждена. Доктор Клэнси пояснил: «Внешняя яремная вена обеспечивает приток крови от головы и лица, а внутренняя вена связана с притоком крови от головного мозга. Именно поэтому ты не потеряла сознание, когда он нанес удары ножом. И очень хорошо, что тебя сразу же доставили в нашу больницу. Ты была тогда в состоянии шока от большой потери крови. Держу пари, что сейчас твоя голова звенит от боли и напряжения».

В голове действительно стоял звон, но я не обращала на него никакого внимания. Еще до потери сознания я успела заметить, как несостоявшийся убийца Текуна Умана приставил ствол пистолета к своему левому глазу и нажал на курок. Он был известен как серийный убийца по кличке Нефритовая Пирамида, оставивший на улицах Нэшвилла немало трупов, пока наконец не покончил с собой. При этом он чуть было не убил и меня. Вместо этого он выстрелил себе в глаз, и теперь я никак не могу забыть его окровавленное лицо и гулкий звук падения его тела, которое рухнуло на пол, как мешок с камнями. Я всеми силами пыталась отвернуться от страшного воспоминания как в буквальном, так и в переносном смысле, пока жуткая боль не напомнила, что мне не следует поворачивать шею.

Я подождала, пока мама выйдет из дома вместе с моим сыном Серхио, а потом стала снимать бинты. Когда она уходила, я специально закрыла глаза.

— Voy donde Marina,[4]— сказала она на прощание, имея в виду Марину Такерию, которая работала продавцом в супермаркете «Гроссери март» в Нэшвилле, на Ноленсвилл-роуд. — Говорят, что скоро пойдет снег, поэтому надо запастись продовольствием. — Конечно, она хотела купить побольше селедки, бобовых, риса, помидоров, всевозможной зелени, а также какой-нибудь компакт-диск с музыкой в стиле norteno,[5]которые донья Марина великодушно оставляла для моей матери. — Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, все будет нормально, — ответила я, не открывая глаз. — Ты не могла бы прихватить немного бурбона?

— Que es bourbon?[6]

— Виски.

— Какое именно?

В голову пришло первое название, которое я помнила еще со времен колледжа.

— «Уайлд терки». На этикетке изображена большая птица.

— Ay, el chompipe,[7]— улыбнулась она. — Думаю, папа одобрил бы твой выбор.