Мертвые могут танцевать - Илья Стогов
Шрифт:
Интервал:
У той псины, которую я успел пнуть, был розовый отвисший живот, весь в кожаных складках. Я взмахнул крыльями и взлетел на вершину пятиметрового минаретика. Правда, по дороге содрал себе ноготь на большом пальце правой руки. Он до сих пор растет у меня немного кривой. Я цеплялся за древние, крошащиеся кирпичи, подтягивался все выше и орал на всех худо-бедно известных языках. Добрые аборигены отогнали собак, помогли мне спуститься, а потом долго смеялись, хлопали по спине и благодарили за доставленное развлечение.
В другой раз в самом дальнем углу города мертвых я забрел в огромную и совершенно пустую мечеть. Потолок ее сгнил. Стены были покрыты гарью. Обувь у входа забирал уродливый чернокожий карлик. Каменный пол был вытоптан до зеркального блеска.
Справа от михраба я разглядел дверной проем. За ним начинались спиральные ступени на минарет. Я долго лез по этим ступеням. Окон в минарете не было, на лестнице было абсолютно темно. Я руками нащупывал следующую ступеньку и боялся думать, как потом стану слезать вниз. Зато с вершины минарета открывался роскошный вид на Каир. Город тысячи и одной ночи в году.
Сверху я долго смотрел на бесконечное, от горизонта до горизонта кладбище. Я хотел жить, а вместо этого каждое мгновение умирал, и если что-то не предпринять прямо сейчас, то скоро я, наверное, умру насовсем.
Черт возьми! Мы рождаемся, чуть-чуть взрослеем, учимся без почтения относиться к родителям, влюбляемся в музыку каких-нибудь мазефакеров типа U2, потом влюбляемся в девчонку (такую же прыщавую, как мы сами) и верим, что так будет вечно… Потом любимая песня, под которую ты танцевал с тощими одноклассницами, превращается в омерзительное ретро. И одеколон «One Man Show», который казался тебе лучшим запахом во Вселенной, начинает вызывать лишь тошноту. И ты с ужасом ощущаешь, что родители, с которыми ты насмерть боролся в детстве, скоро умрут, а твои собственные дети в разговоре с тобой начинают презрительно кривить губы… как-то уж больно знакомым образом они их кривят… кого это они тебе напоминают, а?.. И все это значит лишь одно. Скоро ты станешь надгробием и чужие люди станут равнодушно читать буквы с этого надгробия…
А три самые известные могилы Каира расположены на левом берегу Нила. Из центра города ехать до них минут двадцать — сорок: зависит от пробок.
Вблизи великие египетские пирамиды смотрятся жалко. Больше всего они напоминают груду строительного мусора. Туристы платят за такси, чтобы попасть к пирамидам, потом платят за вход, чтобы подойти к пирамидам поближе, потом платят еще раз, чтобы пройти внутрь самих пирамид, потом мучительно ищут в окрестностях хоть один туалет, а в окрестностях нет ни единого туалета, потом они платят таксистам за обратную дорогу и, возвращаясь на Родину, закатывают глаза: ах, это впечатление на всю жизнь!
Никто не может признаться, что их надули, и в реальности пирамиды не стоят и десятой доли уплаченных денег, потому что вся египетская археология — выдумка современных туроператоров.
Людям хочется, чтобы всепожирающий Молох был не всемогущ. Чтобы на свете нашлось хоть что-то, обо что поломает зубы даже время. За этим европейцы и едут смотреть на каменные руины Египта. Им никто не сказал, что на самом-то деле Молох всемогущ.
Если поставить камеру, которая делала бы один-единственный кадр в год, то получившееся 10-минутное кино было бы страшнее любого Хичкока. В лицо человеку заглянул бы зверь, жрущий города, и, возможно, мы услышали бы хруст и стоны заживо сгрызаемых колонн. Людям с больным сердцем вход в зал, где станут демонстрировать эту картину, был бы запрещен.
Не правда, будто время боится пирамид — время ничего не боится. Все, что создано человеком, будет разрушено временем. Иначе не бывает. Великие столицы древности неплохо смотрятся на фото, но в реальности все они — лишь жалкая кучка камней. Я видел египетские Фивы, греческие Микены, турецкую Антиохию, каракумский Ургенч, пакистанскую Хараппу, китайский Сиань, мексиканскую Чичен-Ицу. Я видел все столицы всех легендарных империй Древности. Расчищенная от камней площадка… торчащий из земли обрубок колонны… в щебень перемолотые изваяния… Больше там ничего нет.
Могилы фараонов все еще разбросаны по нильским берегам. А сами владыки Обеих Земель давно перелегли из гробов в витрины Каирского музея.
Главное содержание музея — отломанные ноги безымянных фараонов. Десятки тысяч бесформенных каменных ломтей. Вход в музей стоит почти десять долларов, но это не все. Чтобы пройти в «Зал царских мумий», нужно купить дополнительный (еще более дорогой) билет. У входа висит значок «Не болтать!». Туристы платят за осмотр мертвых фараонов кучу денег и болтают в полный голос.
Свет в зале немного притушен. У мертвой королевы Неджмет, жены фараона Херихора, заплетены африканские косички. Из-под свалявшихся волос местами торчит серый череп. Женщины-туристки светят на ее мертвую голову фонариком-указкой и обсуждают прическу.
Жутче всех выглядит эфиопский самозванец Секененр. Проломленная голова, срезанные с лица губы, скрюченные пальцы с длинными ногтями. Мальчик и девочка экскурсанты разглядывают самозванца, прихлебывая холодную «коку» из бутылочки.
Выставленные в витринах мужчины и женщины свою смерть уже встретили. Думали они о ней или не думали, теперь-то им уже отлично известно, какова она на вкус. Фараоны строили гробницы, велели рисовать на стенах смешных человечков в профиль, а потом умирали. Были живыми, но переставали быть.
Сейчас я жив. Как именно умру — пока не знаю. Честно сказать, я и до нынешнего-то своего возраста жить не собирался. А ведь когда-нибудь мне, наверное, исполнится и шестьдесят… и больше.
Я лежу дома. Старый, не способный даже доковылять до туалета. Закрывая морщинистые, как у черепахи, веки, я засыпаю. С утра скрюченное старое тело находят родственники. Молодые скоты, думающие, что уж они-то будут жить вечно.
Впрочем, в наше время старики редко умирают дома. Скорее всего, сперва меня отправят в больницу, и там доктор пощупает пульс, выйдет к сидящим в приемном покое родным и скажет, что состояние, конечно, тяжелое, но они сделают все возможное. Вечером, после работы доктор поедет домой. Он будет смотреть телевизор и есть приготовленный женой ужин. А родственники по дороге из больницы обсудят, как надоела эта зима и скорей бы уж май, чтобы поехать на море. А для меня не будет ни вечера, ни мая, потому что в это самое мгновение я умру, и сегодняшнее сегодня не кончится для меня никогда.
Врач станет щупать все новые пульсы. Родственники похоронят мое тело. А может, кремируют — это дешевле и быстрее. Они все-таки уедут в отпуск на море. Мне будет все равно. И насчет их отпуска, и насчет кремации. Как бы красива ни была моя могила, долго-то она все равно не простоит. Тем более что вряд ли найдется кто-то, кто станет за ней ухаживать. Я ведь видел могилы самых известных жителей планеты, но на могилы собственных бабушек и дедушек не ездил никогда.
В начале 1990-х годов я жил в самом центре Петербурга, а ночи проводил в петербургском Jazz-club’е. Как-то, возвращаясь под утро домой, я обнаружил, что на площади перед Преображенским собором установили новый памятник. Я подошел посмотреть поближе.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!