Одинокие боги - Луис Ламур

— Дымящиеся сопки — это что такое, папа?

— Проще сказать, небольшие вулканы. Попадаются среди них даже и высокие, не менее ста футов, у них конусообразная форма и кратер внутри.

— А в пустыне есть вода?

— Вода есть везде, нужно лишь уметь ее отыскать. Можно и в пустыне найти речушку. Вода в ней, правда, не очень хорошая, да и рекой-то ее с трудом назовешь: так, небольшой ручеек, местами менее дюйма глубиной.

— Папа, скажи, а где я буду жить? — Этот вопрос уже давно мучил меня, и я отважился наконец задать его.

Отец долго молчал, и я уже перестал надеяться на ответ, когда он вдруг сказал:

— Твой дедушка очень богат. У него огромные, бесчисленные стада коров, овец и лошадей, несколько ранчо и собственный дом в городе Лос-Анджелесе. Большинство работников на его ранчо — индейцы, а в городе том немало и мексиканцев, среди них много и хороших, добрых людей.

Я хотел было тут же узнать заодно и о Фелипе — о чем таком проведал тогда этот старик, чего не полагалось знать другим, но как-то вдруг оробел. И уж конечно не мог признаться отцу, что подслушивал его разговоры с мамой, пусть даже в них шла речь о далеком, неведомом прошлом и моем дедушке.

Пассажиры фургона дремали, то внезапно просыпались, то снова впадали в чуткий сон. Один Флетчер был раздражен, не находил себе места. Он по-прежнему казался тяжелым, необщительным человеком, одним из тех, кто, хотя и напролом, добивается желаемого, совершенно не считаясь с другими. В нашей компании Флетчер держался особняком, меня невзлюбил с самого начала, что, кажется, было взаимно.

— Что случилось с вашим ребенком? — поинтересовался однажды у отца Флетчер, как всегда недовольным, брюзгливым тоном. — То, как он говорит, вовсе не похоже на речь ребенка, рассуждает словно эдакий маленький старичок...

Отец вежливо попытался объяснить. Мол, сын проводил большую часть своего времени среди взрослых, поэтому не только говорит, но и думает как взрослый. Жили в таких местах, где, к сожалению, не всегда можно было подыскать ему детскую компанию, друзей...

Через какое-то время, отправившись к озеру за водой, я услышал, как Фарлей за моей спиной обратился к Келсо:

— Мальчик, конечно, создает определенные проблемы, а нам они ни к чему. О Верне я не беспокоюсь, пусть думает о себе сам, но вот если вдруг перестрелка... что тогда? Разумеется, не желательно...

— До сих пор вроде никаких затруднений...

— Да, ты прав, пока. Флетчер выглядит упрямцем, но он ничего не знает о Верне и, думаю, еще меньше — о Западе.

После долгой паузы Фарлей продолжил:

— Мне бы хотелось благополучно довести этих людей до места и, по возможности, избежать каких-то сложностей. Я ведь сначала едва не отказал Флетчеру в поездке, а теперь жалею, что не сделал этого.

Флетчер же невдалеке от беседующих уселся на землю и, прислонившись спиной к дереву, с надвинутой на лоб шляпой, закрыл глаза. Я внимательно разглядывал его, мучительно соображая, что могло заставить этого человека так поспешно отправиться в Калифорнию. И, честно говоря, не находил ответа на этот вопрос. Кстати, это касалось и всех остальных пассажиров, за исключением, конечно, моего отца: ради чего они проделывали такой долгий и мучительный путь, связанный с опасностью для жизни.

Ни одна из двух пассажирок, едущих в фургоне, пока ни разу не пыталась заговорить со мной, чего я, признаюсь, очень опасался, так как всегда считал, что путешествующие женщины обожают суетливо кудахтать и опекать маленьких ребятишек, я же давно не считал себя таковым.

Мисс Нессельрод, стройная изящная женщина лет тридцати или чуть меньше, в сером, повидавшем виды дорожном платье с потертыми манжетами, но всегда безупречно чистыми кружевными воротничками, казалась элегантной, будто даже поднимаемая нашим фургоном пыль была бессильна что-либо изменить в ее облике. Когда мы еще только отправлялись в путь, мисс Нессельрод, заметил я, выглядела очень встревоженной и расстроенной. Но после нескольких дней путешествия волнение ее заметно улеглось, глаза смотрели уже не так настороженно. Имени мисс Нессельрод я ни разу ни от кого во время путешествия так и не услышал.

И без того полную, дородную миссис Вебер безвкусно сшитое старенькое платье из черного сатина делало и вовсе похожей на слоеный пирог. Время от времени она подносила к носу маленький платочек и шумно через него дышала, спасаясь от пыли.

Я вновь и вновь старался представить себе, зачем все эти люди едут на Запад, но ничего путного придумать не мог.

Вокруг было так тихо, что не чувствовалось и малейшего дуновения ветерка: лишь изредка взбрыкивала какая-нибудь лошадь, отбиваясь от назойливых мух. Наконец Джакоб Финней, отдыхавший под фургоном, поднялся и, взяв в руки ружье, отправился сменить дежурившего Келсо.

Неслышно подошел Фарлей, опустился на песок рядом с отцом, спросил:

— Верн, скажите, вам когда-нибудь приходилось преодолевать такие горы?

— Да, случалось как-то раз в Мохаве, но здесь — нет, никогда.

— Вы хорошо знаете местность западнее реки?

— Не очень. Помню, тут поблизости есть несколько небольших озер у западного подножия Шоколадных гор, — ответил отец. А потом после короткой паузы внезапно спросил: — Фарлей, вы знаете человека по имени Смит, по прозвищу Деревянная Нога?

— Нет, только понаслышке. Да кто о нем тут не знает? Живет вроде в горах, охотник, не так ли?

— Да, но охотится за несколько иной дичью. Он конокрад, Фарлей. Это умный и опасный человек, скрывшийся однажды вместе с кучкой предателей, среди которых были и белые и индейцы. Смит угоняет лошадей в Аризоне, а продает их в Калифорнии. Потом спустя время наоборот: угоняет в Калифорнии и торгует в Аризоне.

Когда его однажды пришли арестовывать, этот человек успел улизнуть и теперь скрывается, говорят, где-то на краю света, в пустыне, в мире песка и безмолвия. И никто не может отыскать его. Очевидно, где-то севернее отсюда, даже индейцы не могут обнаружить это место, а может, просто не хотят вмешиваться.

— Какое отношение все это имеет к нам? — удивился Дуг Фарлей.

— Деревянная Нога крадет без разбора любых лошадей, какие только попадутся под руку. Как-то раз он напал даже на караван испанцев, везущих золото, который шел из Северной Калифорнии. Смит и не думал о золоте. Полагаю, он даже не знал, что именно находилось в тех тюках: ему нужны были одни мулы. Тогда лишь двум погонщикам удалось бежать и тем самым спастись.

Самое смешное во всей истории — они об этом рассказывали позже, — что Смит не взял золото, а выбросил слитки прямо на дорогу, сам же ушел, забрав с собою только мулов.

Но возможно, он просто не догадывался, что это было золото. Да я сам, признаюсь, за всю свою жизнь раза два-три видел золотые слитки и не отличу их от драгоценных камней. Много ли вообще найдется на свете людей, которые в слитках способны отличить золото, если до того держали его в руках только в виде монет?..