Самоубийство по заказу - Фридрих Незнанский

Славка тогда, кажется, в первый раз после похорон Дениски засмеялся. Посочувствовал Сане. И тон изменился. Раз человек способен шутить, значит, он жив. А кости целы – мясо нарастет. И дырки зарубцуются, – в первый раз, что ли?…

Действительно, и заросло, и зарубцевалось. Почти все, кроме душевных травм. Но тут уж время – неторопливый лекарь, иногда другие средства нужны. Да хоть то же Славкино присутствие.

Об этом и размышлял Александр Борисович, прикидывая, как найти способ вытащить обратно, в Москву, Грязнова – теперь уже не «старшего», в отличие от «младшего», коим именовали Дениску, директора частного охранного агентства «Глория», а единственного на всем белом свете. Вячеслав Иванович, как убедился Турецкий, недавно навестив друга в его егерском хозяйстве, вероятно, и сам тяготился собственным добровольным изгнанием, но врожденная гордость не позволяла ему поменять свое, никому теперь уже не нужное решение и вернуться в мир людей. В мир максимально близких ему интересов и дел. Ведь не мог же зря закапывать в сырую землю свой огромный оперативный опыт бывший многолетний начальник Московского уголовного розыска и сам – сыскарь, каких еще поискать.

А как было бы славно, если бы Грязнов вернулся в Москву и возглавил им же самим созданное в начале девяностых годов прошлого, как принято нынче оговаривать, века, сыскное агентство!

Сева Голованов, а вернее все-таки Всеволод Михайлович, пятый десяток не вчера, между прочим, разменял, был замечательным оперативником. Бывший майор спецназа, да не какого-нибудь, а Главного разведывательного управления Генштаба – не баран чихал! – в обходительные начальники, естественно, не годился. Так же, как и его боевые и бесстрашные товарищи-коллеги. А сам Александр Борисович терпеть не мог руководителей всех видов и разрядов. Хоть и являлся генералом от юстиции, а кем же еще мог быть первый помощник генерального? Отставка отставкой, а парадного мундирчика-то с широкими серебряными погонами и большими звездами его все же никто не лишал. Но чисто внешняя представительность в данном случае в расчет никак не шла. Ну, генерал, и что? Ну, известный «важняк» – в прошлом, никуда не денешься. Ну, третье там, четвертое. Однако если нет тяги руководить, ты и не будешь нормальным руководителем. А хорошее дело не должно страдать. Славку бы уговорить… вернуть… Тогда – самое то!..

Турецкий лежал в своем домашнем кабинете. Ирина спала в спальне, – где ж еще спать уставшей женщине, если муж стал нередко в последнее время манкировать своими мужскими обязанностями, для удобства ссылаясь на нездоровье? Чего, к слову, ни отрицать, ни проверить нельзя было, так как и ранение, и контузия время от времени еще напоминали о себе быстрой утомляемостью, всамделишными головными болями, сбоями вестибулярного аппарата, часто беспричинными нервными вспышками и так далее. Но Александр Борисович, тем не менее, мужественно не сдавался болезни, и тогда Ирина Генриховна в полной мере ощущала «возвращение» своего, когда-то очень сильно любимого, а теперь – просто любимого и все же нередко раздражающего ее мужа. Но во всем нужна мера, тогда и радость бывает более впечатляющей.

Эта мысль, если и появлялась, то мельком, поскольку главное, чем была занята голова Турецкого, можно было обозначить, как раздумья о будущем державы и ее руководства – на всех уровнях, без исключений. Снизу – доверху, или, если угодно, то наоборот: от президента до самого мелкого столоначальника в ЖЭКе, в распоряжении которого находились три метлы и пара совков для сбора валяющихся на тротуарах окурков. И где-то в середине этой почти бесконечной лестницы обозначалась и вышеупомянутая «Глория».

Почему же столь высоко забирались мысли Александра Борисовича? Это хороший, как говорится, вопрос.

Накануне по телевизору он просмотрел несколько обзоров за неделю подряд. Ведущие – разные, мнения – как правило, полярно противоположные, а вот слова и выражения – одинаковые. Отчего так? И при этом каждый из солидных обозревателей в обязательном порядке ссылался на твердые мнения и убеждения «высоких источников», что называется, из «ближайшего окружения». И видные политики, политтехнологи, депутаты и министры, в одиночку и собираясь за «круглыми столами», доказывали, в сущности, одну, в общем-то, очевидную, общую истину. После обозначения которой возникал закономерный вопрос с единственно возможным выводом: почему из всех способов вести диалоги именно Россия всегда выбирала наихудший? Что происходит с нами и в мире, граждане?! Может, это по причине спонтанности и непродуманности принимаемых решений, старательно проталкиваемых снизу вверх? То есть, по правде говоря, якобы непродуманных, ибо многие такие решения напоминают известную старую байку про «киевского дурня», который «с чужого воза берэ, тай на свой кладэ», чем и славен? А почему он это «робит»? Так дурень же, сказано! Но, с другой стороны, тот же исторический анализ показывает, что подобная «политика» существовала в России во все века. Примеров – пруд пруди, от удельных князей до первых президентов…

Вот же сделал для себя вывод, а память, как нарочно, подсказывает, что президенты – это «недавнее сегодня», а в голове-то была еще череда генеральных секретарей! А пафоса! А самомнения! Видно, прав тот, кто сказал, что россиянам здорово кружат головы их поистине необозримые пространства, среди которых так несложно потерять собственную ориентацию… Ну, а где пространства, которых не окинуть оком, да и умом, – прав был Федор Тютчев, поэт и дипломат, – не понять, «аршином общим не измерить», там и Славка на далеком горизонте, – вот она, связь… Все, можно сказать, сошлось. Но удовлетворения при этом Александр Борисович не почувствовал. Во-первых, рано, восьми еще нет, а, во-вторых, вывод-то – малопривлекательный, как ни прикидывай.

И когда пришло это понимание, прозвенел телефонный звонок. Только его и не хватало… Но, в принципе, он означал, что в жизни еще далеко не все потеряно, и кто-то нуждается в нем, в Турецком. В самом деле, не Ирине же станут звонить в такую, прямо сказать, неприличную, рань?! Ну, никакой совести…

Александр Борисович торопливо снял трубку, не желая, чтобы Ирину разбудили. Ей и так нелегко, пусть поспит хотя бы лишний часок. Интересно, а кто бы это мог быть? Турецкий держал трубку на отлете, не поднося к уху и размышляя, кому он мог понадобиться в воскресную рань?

Загадки не оказалось, звонил Костя. То есть заместитель генерального прокурора по следствию, Константин Дмитриевич Меркулов, бывший – уже – шеф Турецкого. Точнее, один из шефов, но если говорить о дружбе, то второй, после Славки, который всегда и везде оставался первым. И это, случалось, вызывало ревность у Меркулова, над чем друзья когда-то подшучивали. Вот и здесь уже – когда-то… года полтора-два еще назад, оно только кажется, что вчера, а события диктуют другое…

Среди многочисленных «алло, алло» Александр Борисович легко распознал Костины интонации. Но сам факт звонка в это время настораживал, и вступать в диалог, честно говоря, не хотелось.

Однако Турецкий откликнулся:

– Не нервничай, Костя, я еще лежу, пока дотянулся… пока чуть не уронил… Что за спешка? Ты на часы смотрел?

– Ах, ну да, это ж ты у нас больной! – Костя и не собирался извиняться. – Я совсем забыл. А что, разве еще рано? Девятый час… скоро!