Дороги любви - Лилия Подгайская

– А я еще ничего мужик, да? – поинтересовался он на всякий случай.

Лика забыла про смущение начисто. Она давно уже не была с мужчиной, а тело своего просило.

– Да вы еще о-го-го, Иван Гаврилович, молодых за пояс заткнете, – улыбнулась Лика. – Я такого не ожидала, по правде говоря.

Мужчина расплылся в довольной улыбке. Ну кому же, скажите на милость, не будут в радость такие слова?

– Да, я еще могу погеройствовать, хоть и не часто, к сожалению. А вот моя старуха и думать об этом забыла.

И он протянул Лике обещанную купюру.

С тех пор один-два раза в месяц Лика встречалась с щедрым завхозом в маленькой подсобке и получала порцию мужской энергии, а в придачу к ней такую желанную купюру, которая позволяла ей покупать подрастающему Олежке более дорогие и питательные продукты и даже иногда радовать его подарками. А порой Иван Гаврилович просто подбрасывал Лике продуктовые наборы, которые тоже очень помогали ей.

Никаких разговоров о нежных чувствах между ними никогда не было, как и самих чувств. Была голая физиология, но она шла на пользу обоим.

Так Лика протянула года полтора, но все время не переставала искать новую работу. Однако нашел ее все тот же Иван Гаврилович. Он, видимо, понимал, что надолго его не хватит, а ударить лицом в грязь перед молодой женщиной, дарившей ему столько радости, не позволяла мужская гордость.

И как-то в марте, когда коллектив отмечал Международный женский день, завхоз снова уединился с Ликой в подсобке, ставшей уже привычной. В этот раз он был особенно настойчив в стремлении подарить женщине удовольствие. И преуспел.

Лика взглянула на него с удивлением – сегодня все было не так, как всегда.

– Это моя лебединая песня, девочка, – улыбнулся мужчина, но глаза оставались невеселыми, – и я буду помнить ее до конца своих дней. А у тебя впереди другой путь, лучший.

И он протянул Лике не одну, а две купюры и еще бумажку, на которой были написаны адрес и телефон.

– Твое новое место работы, Анжелика Викторовна, – сказал он, – хорошее, гораздо лучше, чем здесь. И денег больше, и возможность для карьерного роста есть. Завтра же можешь приступать, я обо всем договорился.

И он, пряча глаза, отвернулся и вышел. Лика даже «спасибо» сказать не успела, за что потом долго себя корила.

На другой день она пошла на новое место работы, где действительно оказалось намного лучше.

Ивана Гавриловича она больше не видела никогда, но вспоминала часто. С благодарностью в душе. Он, конечно, помог ей весьма своеобразным способом, но при этом она, странное дело, не чувствовала себя униженной. Он хорошо ей все это преподнес: встретились два человека, нуждающиеся каждый в своем, и дали один другому то, что надобно. И все. И никаких сантиментов. Он был честен с ней и не обещал больше того, что мог дать. И потом, он ведь ничем не нарушил покой своей семьи, а это в ее глазах дорогого стоило. Сколько историй наслушалась она, вращаясь в женской среде, о тех, кому «седина в бороду, а бес в ребро».

Вот и ее тетка, как она узнала от нее самой в минуту откровенности, пострадала в жизни от того же. Муж оставил ее с двумя детьми и племянницей на руках и ушел обновлять свою мужскую силу в постели молодой жены. Закончил жизнь на больничной койке, и закрыла ему глаза вовсе не молодая жена, а она сама. Так получилось. Не смогла она оставить мужа, с которым прожила много лет, один на один со смертью. Он повинился перед ней, прощения просил, уверял, что его «бес попутал». Это, конечно, ничего уже не изменило, но хоть память о нем не такой мрачной была.

«Это жизнь, – думала Лика, – простая человеческая жизнь со всеми ее красивыми и уродливыми проявлениями. Прав, тысячу раз прав был Иван Гаврилович. Слабости есть у каждого, ведь все живые люди, но выходить при этом из положения нужно все-таки достойно».

А потом Лике стало не до размышлений. На новой работе ей предъявляли более высокие требования. А вскоре она поняла, что если приложить усилия, то можно встать еще на одну ступеньку выше, потом еще. А каждая ступенька – это дополнительные деньги, которые так нужны им с Олежкой. Сын растет, возрастают и расходы. И кормить ребенка надо хорошо, и одеть его так, чтобы не хуже других был. Ведь дети очень чувствительны к таким вещам. А ей не хотелось, чтобы ее сын, который и так без отца растет, чувствовал себя обделенным.

О себе вспоминала лишь по необходимости. Чем выше она поднималась в том маленьком царстве, куда пристроил ее Иван Гаврилович, тем строже нужно было соблюдать дресс-код. И постепенно Лика создала образ суровой деловой женщины – волосы в пучок, никакой яркой косметики, ничего броского. Строгий костюм, темный зимой и нейтральных цветов летом, застегнутый на все пуговицы. Вежливость, корректность – и ничего сверх того. Сотрудники не любили ее, хоть и уважали за деловые качества. А зачем ей их любовь? Она спряталась в этот надежный кокон и позволяла себе быть живой и настоящей только дома. Так спокойнее и меньше вероятность возникновения конфликтных ситуаций.

Иногда, особенно летом на отдыхе, ее женское естество напоминало о себе, порой очень настойчиво. И нестерпимо хотелось… нет, не любви, это в принципе вообще уже невозможно, но просто сильного мужского тела рядом. И время от времени она себе это позволяла, тщательно обеспечив безопасность. Важно было оградить себя не только от физических последствий, но и от случайных пробоев в сфере чувств.

Лика уже давно поняла, что не сможет полюбить никакого другого мужчину, каким бы распрекрасным он ни казался. Просто весь запас своих чувств она отдала одному-единственному, необходимому ей как воздух человеку еще на заре жизни. И для других мужчин не осталось уже ничего. А жить рядом с нелюбимым – нет, такого она больше для себя не хотела. Уж лучше оставаться одной. И потом, зачем ее сыну отчим? Чужой ребенок никогда не станет родным, думала она, отметая даже мысль о возможности повторного замужества.

Шли годы. Олежка подрастал и все больше становился похож на отца. Это совсем не радовало Лику. Хотя иногда она утешалась мыслью, что ее дорогой мальчик, если он действительно унаследовал некоторые таланты отца, никогда не пропадет в жизни. Правда, это утешение было приправлено немалой долей горечи.

– Ты смотри, Анжелика, а ведь наш мальчик растет копией отца, – заметила как-то тетка, заглянув к ней на огонек. – Как бы и он таким гадом, как твой бывший, не стал.

Тетка много лет горько раскаивалась в своем легковерии. Она позволила Николаю обмануть себя. Он казался ей таким приличным и приятным во всех отношениях мужчиной, а оказался… Ох, лучше и не вспоминать!

– Ну что ты, тетя, он ведь мой сын, – успокаивала ее Лика, – отца с малолетства не видел.

Тетка только недоверчиво качала головой. Она лучше племянницы знала жизнь и, исходя из собственного опыта, ничего хорошего от нее не ждала.

А еще через пару лет Олежка самым наглядным образом продемонстрировал Лике, чей он на самом деле сын.