Я верую - Я тоже нет - Жан-Мишель ди Фалько

В итоге ты правильно сделал, что не стал тратить время на эту церемонию…

Ди Фалько: Ты мне позвонил, и мы вместе пообедали. В принципе я дал тебе свое согласие, но когда ты сообщил число и место, не сумел вырваться: ты венчался далеко на юге, а меня дела задержали в Париже. А то бы с удовольствием приехал.

Бегбедер: Я искал встречи с тобой потому, что тогда ты был единственным священником, о котором я сохранял добрые воспоминания. Вдобавок я был чудовищным снобом: ты часто появлялся на телеэкране, и я решил: было бы забавно включить тебя в число приглашенных знаменитостей.

В конце концов венчал меня кюре из Бо-де-Прованса, и это была очень красивая церемония, для меня в ней было нечто романтичное и наивное, как бы продолжение моего детства.

Но я вот сейчас думаю: правильно ли так рано объяснять детям, кто такой Бог, приобщать их к религии? Как, по-твоему, ребенок может знать – или даже просто задавать себе такие фундаментальные вопросы: «Что я здесь делаю? Имеет ли все это смысл? Есть ли жизнь после смерти? А есть ли она до смерти?» и т. д.

Я играл в эту игру, я выполнял все обязанности маленького доброго христианина: первое причастие, конфирмация… я даже был служкой в красивом стихаре и с деревянным крестом. Но все же от этого веяло повинностью. Повинностью, правда, красивой и довольно-таки привлекательной. Настолько привлекательной, что недолго было и свихнуться, как во время того трехдневного уединения в окрестностях Парижа, когда я чуть не впал в мистическое состояние.

Ди Фалько: Ты готовился к исповеданию своей веры…

Бегбедер: Да, что-то вроде того. Я едва не превратился в Бернадетту Субиру.[6]Эти экзистенциально-метафизические вопросы – теперь, в тридцать восемь лет, я задаю их себе чаще, чем в десять-одиннадцать. Я учил катехизис, как все дети, ходил на него по обязанности и, разумеется, скучал. То же и с литургией: по-моему, именно ты, человек, знающий толк в связях с общественностью, должен предложить какие-то изменения. Правда, есть решения Второго Ватиканского собора, но нужно еще немало продвинуться, чтобы месса не была безнадежно скучной церемонией!

Мальчишкой я уже был настроен критически, даже бунтарски. Тем не менее обряд всегда казался мне красивым и волнующим. Это уже кое-что! Красота церквей, ладан, песнопения, весь религиозный фольклор нравятся мне больше, чем существование Бога, насчет которого у меня есть вопросы и сомнения.

Ди Фалько: Когда ты стал сомневаться в Боге?

Бегбедер: Точно не помню. Я был ребенком из католической семьи и, стало быть, тоже католиком. Но в отрочестве быстро превратился в ярого атеиста. И лишь несколько лет назад я открыл некую истину посередине между двумя крайностями.

Я венчаюсь в церкви, хороню там своих друзей. Обнаруживаю, что соблюдаю обряды в некоторых случаях, не будучи верующим, как и многие другие: да, обряды соблюдаю, но не верую.

Ди Фалько: Но в подобных случаях ты приходишь в церковь не ради Бога. Приходишь потому, что потерял друга и думаешь, что, сопровождая его сюда, ты проявишь свою любовь.

Бегбедер: Да. В то же время что это конкретно означает? В каждый важный момент жизни мы должны быть в месте, посвященном Богу? Отлично придумано со стороны Церкви – заручиться, осмелюсь сказать, льготным правом участвовать во всех ключевых событиях нашей жизни. Начиная с детства. Я крестил дочь в церкви Сен-Жермен-де-Пре, а значит, поддержал традицию. Соблюдаю обряды, но не верую! Соблюдаю обряды, ибо нахожу, что их художественная, эстетическая сторона – самая большая удача Церкви. Об этом говорит Шатобриан в «Гении христианства»: «Из всех религий, которые когда-либо существовали, христианство – религия самая поэтическая, самая гуманная, более всего благоприятствующая свободе, искусствам, литературе». Вот бы разразился скандал, вздумай такое заявить современный писатель!

Кроме того, мы живем в мире шума и скорости, а в церкви царят тишина и неспешность. В этом отношении опять удача. Однажды на Пасху вместе с моей матерью и дочерью я побывал в церкви в Гетарии, где мы слушали баскские песнопения – гимны, в которых женщины отвечают мужчинам. Очень красиво. Церковь как концертный зал – это превосходно.

Ди Фалько: А на похоронах ты молишься или только делаешь вид?

Бегбедер: Я бы соврал, сказав, что молюсь. Я разглядываю свои ботинки. Принимаю вдохновенный вид. Бормочу затверженный урок, но без всякой убежденности. Насколько очевидно, что современное и немного либерализованное образование в школе Боссюэ помогло раздвинуть мой интеллектуальный горизонт и, возможно, подтолкнуло меня к литературному, художественному ремеслу, которым я сегодня занимаюсь, – настолько же в плане веры я в данный момент являю печальное доказательство педагогической неудачи.

Ди Фалько: То, что ты говоришь, я слышал и от других. В частности, от одного из моих бывших учеников, который стал журналистом: «Если мое воспитание в чем-то обернулось неудачей, так это в области религии». Я не чувствую в том своей вины. Я всегда советовал учителям и родителям подходить к религиозному воспитанию со смирением, потому что вера зависит не только от преподавания катехизиса. Это не ответ на какие-то вопросы. Мы создаем ситуацию, которая позволяет ребенку встретиться с Богом, если эта встреча должна состояться. И было бы тщеславием с нашей стороны думать, что все зависит от нас. Да, наш долг – использовать все средства для того, чтобы встреча произошла, вот и все. А дальше – это уж дело Божие и дело каждой личности.

Что ж, быть может, мы дали тебе ответы на вопросы, которых ты не задавал, – на те экзистенциальные вопросы, которые начинают тревожить человека позже, а не в десятилетнем возрасте. Если эти ответы пригодятся кому-то, всплывут когда-нибудь в памяти (они, наверное, глубоко спрятаны в бессознательном, но они там есть) и помогут обрести веру, это будет означать, что мы выполнили свою посредническую миссию.

А что касается скуки, то здесь все так же, как на уроках: имеет значение и то, как вести занятия, как вести катехизис, как служить мессу, как воспитывать в семье. Кстати, остановимся на минутку на роли родителей: они призваны давать своему ребенку то, что считают хорошим и даже самым лучшим. Коль скоро родители верующие и это много значит в их жизни, они хотят, чтобы ребенок разделял их веру. Главное – передать веру, сохраняя свободу. Это как любовь. Отношения с Богом можно сравнить с отношениями любви между двумя людьми. Если один любит и другой отвечает ему тем же, тогда все хорошо! Но никто не может заставить человека полюбить, если он этого не хочет. И напрасны все попытки его принудить: он не полюбит другого, скорее наоборот.

С Богом то же самое. Поэтому миссия человека, преподающего катехизис, – свидетельствовать о том, что он сам открыл в Боге, объяснить, кто такой Бог, а ученик свободен в своем ответе. Здесь невозможно ставить целью во что бы то ни стало убедить собеседника. Бога и веру не навязывают. Было много таких попыток: инквизиция, Крестовые походы – и все бесполезно, ибо Бог открывает себя сам, через любовь. И Он оставляет нам свободу выбора, поскольку Он сделал так, что мы можем отвергнуть Его и сказать Ему «нет». Неверие – не грех для того, кто не знает, что Бог есть. Впрочем, нет ни одного непростительного греха, кроме греха против духа: «Я верю в Бога, я знаю, что Он есть, но я Его отрицаю». В таком положении оказываются немногие.