День Сэма (сборник) - Влад Маврин

– Так что этот Шапиро удумал сделать с Лазарем? – спросил Молотов.

Сталин задумался и, казалось, не расслышал его вопроса. Потом остановился и, повернувшись к Молотову, сказал:

– Знаешь, Вячеслав, если с нашим Валерианом когда-нибудь что-нибудь случится, мы назовём эту улицу его именем, улицей Куйбышева. Правильно?

– Да, Коба. – Молотов почувствовал лёгкий озноб. Но глаз своих в сторону не отвёл – это было опасно.

Они уже миновали здание наркомфина и приближались к Красной Площади, когда Сталин вернулся к прерванному разговору.

– Ты знаешь, Вячеслав, что Лазарь буквально заболел метростроем. Он даже ночует там, под землёй, чтобы держать всё под своим контролем. Ему отвели каморку с фанерными стенами на одной станции, где он спит, – геройский мужик. Неделями под землёй, только на заседания Политбюро поднимается. Умывается, бреется там, живёт, короче говоря. – Сталин помолчал. – Только стал Лазарь замечать, что крем для бритья, наш политбюровский, который нам из Америки с риском для жизни наши товарищи привозят, начал пропадать у него, понимаешь? Ну никак наши химики не могут раскрыть секрет его состава и как он под давлением выходит из баллончика, а?..

– Да, крем чудесный, даже моя Полина «ворует» его у меня понемногу вместо мыла, – заметил Молотов.

– Вот, вот, мы ей ещё припомним это «воровство», – весело сказал Сталин. Молотов снова почувствовал пробежавший внутри него холодок, несмотря на весёлый тон Кобы.

– Дошло, Вячеслав, дело до того, что два раза Каганович выступал на ответственных собраниях небритым! Понимаешь, ронял авторитет партийного и государственного руководства. Пришлось вмешаться органам. Разоблачили этого негодяя Шапиру. Оказывается, его рабочее место было в соседней прорабской. Там располагается центр аварийных ситуаций в метро, он там работал. – Сталин помолчал. – Он и воровал, ведь двери у себя Лазарь никогда не запирал. Сознался во всём полностью – троцкистом оказался. Понимаешь, какой негодяй: он брился, а член Политбюро ходил небритым. Такие предательские удары в спину нашей партии только троцкисты вместе с правыми оппортунистами могут наносить.

– Как хорошо, Коба, что наша партия не теряет бдительности перед троцкистской угрозой.

– Да, Молот, мы всегда начеку.

Они уже входили в ворота Кремля, и часовой отдал им честь. А над весенней Москвой занималась заря нового счастливого дня.

– Ной! – Милка подошла к сидевшему в слабой тени чахлого деревца мужу и, присев на корточки, коснулась его плеча. – Я принесла тебе поесть. Ты очень устал, да?

Веки Ноя дрогнули, он с трудом открыл глаза и взглянул на жену. Морщины на его лбу разгладились и страдальчески нахмуренное выражение, не сходившее даже во сне с его лица, сменилось при виде Милки нежностью и кротостью. Он протянул руку и погладил её по щеке.

– Есть не хочется – жарко очень, но надо, – ответил Ной. – Силы нужны: работы ещё много, а времени остаётся мало. Тяжело, ты же знаешь, какой из меня плотник? Я ведь всю жизнь пахал, а не строил. Да и лет мне уже без малого шестьсот. – Он помолчал. – А где ребята? Кликни их, пусть придут поедят.

– Сим и Иафет работают на верхней палубе, – ответила Милка. – Они сейчас спустятся. А Хам пошёл за земляной смолой: это место ему указал Бестелесный.

Ной кивнул и с трудом поднялся. Пока Милка расстилала чистую холстину на большом и плоском валуне, который служил им столом, и уставляла её нехитрой снедью, он, прикрыв глаза ладонью от безжалостно палящего солнца, смотрел на неправдоподобно огромное сооружение, занявшее собою всю большую поляну и похожее… Да нет, ни на что оно не было похоже. Вроде бы дом, но без окон и такой большой, каких он никогда не видал в своей жизни. Какой-то гигантский обломок скалы.

– Творец-Создатель, – прошептал Ной. – Неужто моих рук дело?! Ты вразумил!

Ной знал, что этот чудовищный урод и не дом вовсе. САМ ОН назвал его КОВЧЕГ. Три «палубы» – так сказал Бестелесный, верхняя, средняя и нижняя. Как будто три дома: один на другом. В селении, где жил Ной, в домах была только одна «палуба» – нижняя, да и та с каменным или земляным полом. А здесь не только стены, но даже полы были из дерева гофер: прочного и смолистого. Да и высоты дома в его посёлке достигали едва пять локтей. А здесь аж целых тридцать – выше самых высоких деревьев!

Подошли Сим с Иафетом.

– Как вы, отец? – обратился к нему Иафет, младший его сын. – Пожалейте себя, отдохните, а мы сами закончим работу.

– Подай воды омыть руки, – сказал Ной Милке, молча стоящей рядом. Потом посмотрел исподлобья на Иафета и пробормотал: – Вот закончим, потом отдохну.

Милка взяла стоящий в кустах кувшин с водой и слила на руки мужу и сыновьям. Все расположились вокруг камня и принялись за еду.

– Сим, – спросил Ной безучастно жующего лепёшку старшего сына, – как там у тебя внизу? Ты закончил стойла для верблюдов?

– Не беспокойтесь, отец, верблюды, быки, птицы, – все останутся довольны, – так же безучастно ответил Сим.

– А ты сам? – нахмурившись, спросил его Ной. – Доволен?

– Отец! Как же я, да и мы все, можем быть довольны тем, что мы строим уже столько месяцев, не жалея сил и терпя насмешки от односельчан, если мы сами не знаем, что мы делаем и зачем?!

Ной тяжело вздохнул и поднял глаза к небу, словно испрашивая там ответа, и, не найдя его там, перевёл взгляд на Сима:

– Терпи, Сим, и вы все терпите. Придёт час – узнаете.

Они продолжали молча есть. Молчание нарушил подошедший Хам. Милка слила воду на руки сына; он взял из её рук кувшин и стал жадно пить. Напившись, он присоединился к общей трапезе.

Ной повернулся к Хаму:

– Бестелесный показал тебе, где есть смола?

– Да, отец, – ответил с набитым ртом Хам. – Это недалеко, за Сухой щелью в Феколе, – он махнул в ту сторону рукой. – Земляной смолы там много и нам понадобятся три повозки, чтобы возить её сюда.

– Пусть жёны ваши: Руфь, Хеттуру и Наама – будут делать это. Днями начнём смолить Ковчег, – сказал он. – Однако пора, – покончив с едой, сказал Ной и встал. Все поднялись вслед за ним.

– Пошли работать, – продолжил он. – Ты, Сим, и ты, Хам, идите на верхнюю палубу. А я с Иафетом будем внизу.

Сыновья пошли к Ковчегу. Ной повернулся к Милке, которая убирала остатки еды.

– Передай Руфь, чтобы они побыстрее заканчивали с кормом для животных. Завтра им надо будет возить смолу. Вечером я осмотрю упряжки. Ну, иди, Милка.

Ной взял кувшин с водой и пошёл на поляну вслед за сыновьями, а Милка, собрав в узелок остатки дневной трапезы, пошла обратно по столько раз уже хоженой тропинке домой.