Дворец утопленницы - Кристин Мэнган

Добравшись наконец до рыбного рынка, она сумела весьма выгодно купить свежевыловленных сеппиолине[4], но вонголе, ради которых она пришла, увы, не оказалось. Отсчитывая монеты, Фрэнки осознала, что покупка эта не принесла ей особенного удовольствия и даже ценник, нацарапанный чернилами этих самых сеппиолине, нисколько ее не развлек. Она никак не могла стряхнуть воспоминание о цепких пальцах той рыжей девицы, сомкнувшихся на ее запястье.

Когда все покупки были сделаны, Фрэнки отправилась в бакаро[5] всего в паре шагов от рынка. Единственное помещение крохотного бара было до отказа набито итальянцами; с трудом пробравшись сквозь толпу, сквозь гул разговоров и сизые клубы сигаретного дыма, висевшие в воздухе, она сделала свой обычный заказ – un’ombra[6] – и, получив бокал красного вина, вышла с ним на улицу и устроилась на одном из ветхих деревянных стульев среди таких же, как она, любителей посидеть на свежем воздухе. Фрэнки надеялась, что вино успокоит нервы. Но даже здесь, в вечных сумерках неприметной улочки, пока она подносила к губам бокал, каблуки ее дробно стучали о булыжники мостовой, а мысли скакали, не желая униматься.

Гилли. Так она назвалась. Фрэнки в этом имени мерещилась какая-то фальшь. И в имени, и в истории их предполагаемого знакомства. Гилли через «Г». Слишком уж по-детски это звучит, невольно вспоминаешь стишки для малышей, все эти «тили-дили-гили-бом», трудно поверить, что кому-то взбредет в голову так назвать собственного ребенка. Сделав очередной глоток, Фрэнки допустила, что проблема, быть может, и не в самой девушке, а в том, что та узнала ее, Фрэнки, на улице. Обнажив таким образом неприятную правду: сколько ни пытайся провернуть фокус с исчезновением, даже в Венеции невозможно исчезнуть без следа. Везде найдутся те, кто знает если не ее лично, то как минимум савойскую сплетню. Да не все ли равно – теперь первое, в сущности, равносильно второму. Нравится ей это или нет.

Мотнув головой, Фрэнки тихонько выругалась.

Если бы только она не прочла той злополучной рецензии!

Вырезки из всех газет и журналов, где ее упоминали, она получала еще со времен первой публикации – сама попросила об этом редактора. Как Шарлотта Бронте, которая собирала решительно все, что о ней писали в прессе. Фрэнки всегда нравилась эта идея, она убеждала себя, что очень важно знать, как рецензенты воспринимают ее тексты, какие приемы работают, а какие нет, чтобы в будущих книгах подтянуть слабые места. Разумеется, с первым романом это было несложно – его почти единодушно хвалили.

Но с каждой следующей книгой интонация критиков менялась – едва уловимо, но безошибочно.

Рецензии на последний ее роман можно было пересчитать по пальцам, да и в тех его вяло поругивали, не забыв при этом посвятить несколько хвалебных строк первой книге, которую, хоть о ней и было в свое время написано немало, кажется, уже не переиздавали. Превознося ее стиль и мастерство, критики добавляли, что новая книга мало чем отличается от предыдущих, и между строк в статьях сквозила скука. Внутри у Фрэнки потихоньку сжималась какая-то пружина. Второй ее роман на волне успеха первого продавался неплохо, но с третьим дела обстояли хуже, а теперь стало ясно, что и новый, четвертый, обречен затеряться среди проходного чтива. С годами тревога росла, издательство, постепенно терявшее к ней интерес, рисовалось в ее воображении живым – огромным неповоротливым зверем, который пока еще придирчиво обнюхивает ее, но рано или поздно отвернется совсем. Казалось, конец близок, вот-вот покажется из-за поворота. Чисто технически по договору за ней оставалась еще одна книга. Договор этот она подписала после публикации третьего романа – тогда в издательстве еще на что-то надеялись, еще верили в ее талант и рассчитывали, что затраты на нее однажды окупятся. Хотели опубликовать четвертый роман и первыми прочесть рукопись пятого. Что будет, если они прочтут ее и вернут, Фрэнки не знала и старалась лишний раз об этом не задумываться, но после той рецензии страх преследовал уже неотвязно.

Рецензия пришла почтой, вместе с другими заметками, которые пару раз в месяц отправляла ей секретарша Гарольда, ее редактора; это была непримечательная статейка в еженедельнике, названия которого Фрэнки прежде и не слышала, подписанная лишь инициалами: «Дж. Л.».

Пробежав глазами вступление, Фрэнки почувствовала, как кровь приливает к лицу.

Первая строка нового романа Фрэнсис Крой не производит решительно никакого впечатления. Она написана до того пресно, вяло и безжизненно, что автору этой заметки даже пришлось на мгновение отложить книгу, гадая, что сталось с дерзким талантом писательницы, которая запомнилась читающей публике своим ошеломительным дебютом – романом «Когда конец настал». В новой книге не видно и тени этого таланта.

Поначалу Фрэнки пыталась забыть о рецензии, выкинуть ее из головы. Но мешала хроническая склонность к навязчивым мыслям, к зацикливанию. В тот день она отдраила всю квартиру до блеска. А когда поняла, что каждый уголок сияет чистотой, что скоблить и полировать больше нечего, вознамерилась поговорить с редактором. Звонить не стала, просто заявилась в его кабинет, швырнула журнал на стол, не удосужившись даже объяснить, в чем дело. Вышло несколько театрально, но Фрэнки в ту минуту казалось, что пафос уместен как никогда. Гарольд, прочитав рецензию, пожал плечами и предположил, что это дело рук какого-нибудь слишком рьяного обожателя.

– Обожателя? – усмехнулась Фрэнки. – Нет уж, Гарольд, мои поклонники тут явно ни при чем.

Но тот лишь покачал головой и заявил, что за годы работы в издательстве повидал всякого, только диву даешься.

– Иногда любовь и ненависть так перемешиваются, что с первого взгляда и не разберешь, где одно, где другое.

Фрэнки потянулась к его сигаретам, впервые позволила себе такую дерзость.

– Ну и чушь ты несешь, – заявила она, надеясь, что Гарольд не заметил, как дрожали ее руки, пока она пыталась прикурить.

– Стоит ли так расстраиваться из-за одной рецензии? Их и не читает никто.

– Не в этом дело.

– Я понимаю, дорогая, но ты просто постарайся не брать это в голову. Другие критики, они… – Он умолк, пару раз кашлянул и развел руками, не находя слов, отчего Фрэнки едва не взвилась, едва не огрызнулась – мол, что другие критики, хотя и сама давно прочла все между строк в бескровных рецензиях, угадала за почти единодушным молчанием. – Не принимай близко к сердцу, – сказал он наконец. – Пусть это станет стимулом в следующий раз попробовать что-нибудь новенькое, заодно и продажи немножко подстегнешь.

Фрэнки заморгала.

– Ты у нас уже не дебютантка, – поспешил объяснить Гарольд. – У тебя за плечами четыре книги, Фрэнки, и то, что работало прежде, уже, ну…