Время вновь зажигать звезды - Виржини Гримальди

– Оперение у вас ничего, вот только от клюва несет хуже, чем от сыра!

Она быстро надела куртку, нацепила рюкзак и исчезла вслед за ним.

Четверг – лучший день для прогуливания занятий. Лили возвращается из коллежа лишь в пять часов, а мама в обед не приходит: она навещает бабушку. Так что квартира в моем полном распоряжении, я больше ничья дочка или сестра. Могу делать, что хочу, и принимать у себя, кого хочу.

Вот уже шесть дней мы встречаемся с Кевином. Мне кажется, я в него влюблена. Он такой милый! Работает Кевин в пекарне, в нижней части города. Всегда, когда на обратном пути из лицея я захожу туда за хлебом, он выглядит очень счастливым. Не слишком-то он красив, но с некоторых пор я держусь подальше от привлекательных парней.

У нас все началось в прошлую пятницу. Как обычно я попросила багет и увидела его в глубине пекарни – он ставил в печь поддон с выпечкой. Он мне улыбнулся и попросил немного подождать на улице. Через несколько минут он вышел с зажатой в губах сигаретой.

– Привет, я Кевин.

– А я Хлоя.

Щеки у него были припорошены мукой, а глаза – редкой голубизны.

– Ты рядом живешь?

– Да, в корпусе C.

– Мне приятно тебя видеть у нас по вечерам.

Я опустила голову, почувствовав, как у меня краснеют щеки. Комплименты всегда приводили меня в смущение, словно незаслуженно щедрый подарок.

Он чуть дотронулся до моего подбородка и очень нежно приподнял мне лицо.

– Я кончаю работу в восемь, придешь?

Ближе к восьми я приняла душ, как следует причесалась и накрасилась. Перепробовав три наряда, оставив Лили наедине с телевизором и предварительно взяв с нее слово, что маме ничего не будет сказано, вскоре я уже пришла к пекарне.

В одиннадцать, незадолго до возвращения мамы, я успела скользнуть в постель и теперь заново пересматривала фильм сегодняшнего вечера. Вспоминала бутерброды, приготовленные Кевином, скамейку возле пруда, его бедро, прижатое к моему бедру, его губы на моих губах, голос, который шептал мне, что я красивая, его ледяные руки, забиравшиеся под мой свитер, его торс, притиснутый к моему животу. Когда он предложил мне пойти с ним в машину, я твердо отказалась и сразу почувствовала его разочарование. Он достал сигареты и молча закурил, брови его были сдвинуты. Тогда я прижалась к нему всем телом и запустила руку под его брючный ремень, после чего весь остаток вечера он был со мной очень нежен.

Сегодня утром, когда я сказала ему, что у меня весь день будет свободна квартира, он сразу же согласился прийти. Я дала ему код домофона, и ровно в два он уже был у меня. На этот раз никакой муки на его щеках я не обнаружила – сегодня у него был выходной. Он протянул мне небольшой пакетик, в котором оказались шукеты[4].

Мы уселись на диване в гостиной, я поставила в телефоне романтический плей-лист и, положив голову Кевину на плечо, взяла его за руку. Он стал гладить мне ладонь своим большим пальцем. Кевин был таким нежным, ласковым, совсем непохожим на парней, которых я знала раньше. Их обычно интересовало только одно, они брали, ничего не давая взамен. Этот жест, показавшийся мне целомудренным, палец, что, едва касаясь, ласкал мою ладонь, – возможно, все это были хорошие знаки, и он и есть тот самый, единственный, которого я заинтересовала по-настоящему. Может, ему суждено до краев наполнить меня любовью и нежностью и нам с ним предстоит строить планы на будущее, может, я буду действительно для него что-то значить! Но ведь и я должна со своей стороны дать ему понять, что он тоже мне небезразличен. Вряд ли у него было полно возможностей для интрижек при суровой работе в пекарне, от звонка до звонка. Повернувшись к нему, я подставила губы для поцелуя. Неожиданно он встал, и мне поневоле тоже пришлось встать. Уперев руки в бока, он проговорил:

– Может, покажешь мне свою комнату?

16 марта

Дорогой Марсель!

Надеюсь, ты в порядке и не очень злишься, что я спрятала тебя за радиатором. Мне кажется, мама давно все наши батареи отключила.

У меня, раз уж ты спрашиваешь, дела так себе. В начале года у меня не было проблем с Манон и Жюльеттой. Все любят их уже только за то, что они двойняшки (что называется, два по цене одного). Кроме того, их отец – двоюродный брат соседки парикмахера матери Кева Адамса[5], а все обожают Кева Адамса, кроме умников, изучающих греческий и латынь, но кому хочется, чтобы его любили зануды, которым интересны греческий и латынь?

Поначалу я к ним относилась с полнейшим равнодушием, не то чтобы я их любила, но и не то чтобы нет. Все изменилось, когда они впервые обнаружили мое существование. Все это случилось из-за того, что я выдвинула свою кандидатуру, когда выбирали старосту класса, ведь меня никто не предупредил, что Манон хотела быть единственной кандидаткой. За меня подали всего один голос, и это была Клелия (спасибо ей), так что я не поняла, когда именно близнецы начали злиться. Хорошо, что они явно не семи пядей во лбу и дело ограничилось подножками да швырянием хлебных шариков в столовке, и все же я предпочитала не попадаться им на глаза.

На рождественские каникулы я рассказала обо всем сестре, не для того, чтобы наябедничать (никакая я не ябеда), а потому что она все равно об этом узнала от брата Нахима (вот уж кто ябеда из ябед). Я заставила ее поклясться жизнью Гран Кор Малада[6], никому ничего не говорить, она обещать обещала, но прищучила двойняшек на выходе из коллежа, так что плакал он, несчастный Гран Кор Малад.

Она сказала им, что здоровье у меня хрупкое, что я очень ранимая и они сами должны понимать, что любая старшая сестра встанет на защиту младшей… Они покраснели как раки, втянули опущенные головы в шарфы, Жюльетта пообещала больше меня не трогать, а Манон сказала, что она очень сожалеет. На следующий день весь класс уже обзывал меня ябедой (а я совсем не ябеда и никогда ею не была). Клянусь, в первый и последний раз я доверилась моей сестрице.

Прости, Марсель, я ходила поменять ручку, эта больше не пишет. В любом случае мне пора идти, начинается «Таласса»[7].

Последние несколько недель близнецы вели себя совершенно спокойно, а почему – я не спрашивала. Только до сегодняшнего утра. На уроке химии классу надо было разбиться по двое, чтобы делать опыт, и Матис вдруг сел рядом со мной вместо Клелии. Дело в том, что Матис – парень Манон, кто этого не знает? Все переменки они проводят вместе, слившись губами, словно два голубых сомика-анциструса. Короче, я оглянулась и увидела, что Манон просто испепеляла меня взглядом. Я улыбнулась ей: дескать, не волнуйся, не съем, но, судя по тому, как она подняла средний палец, я поняла, что она восприняла мою улыбку как угрозу.