Черный Лотос - Лора Джо Роулэнд

Рэйко подняла глаза и увидела Сано. Ее тонкие милые черты озарила улыбка.

— Посмотри, Масахиро-тян, папа пришел!

Вытянув ручонки и пыхтя от волнения, Масахиро устремился к отцу; тот подхватил его, подбросил в воздух и снова поймал. Малыш залился смехом. Сано прижал сына к себе. От приятного запаха и прикосновения к маленькому тельцу у него защемило сердце, а душа исполнилась благоговения. Только в тридцать четыре года он познал радости отцовства, и это непоседливое создание казалось ему настоящим чудом.

— Мой маленький самурай, — пробормотал Сано, уткнувшись в щечку сына.

О-суги и служанки взяли таз, оставшиеся после купания Масахиро мокрые полотенца и ушли.

— Как поживаешь? — обратился Сано к Мидори.

— Спасибо, хорошо, — поклонилась Мидори.

На ее полных щеках показались ямочки, в глазах заплясали веселые огоньки. Эта восемнадцатилетняя девушка была дочерью могущественного феодала-даймё и состояла фрейлиной при матери сёгуна. Сано познакомился с ней несколько лет назад во время одного расследования. С Рэйко ее связывала крепкая дружба, а с помощником Сано, Хиратой, возможно, и нечто большее. Мать сёгуна держала большой штат прислуги и в знак благодарности Сано часто отпускала Мидори у них погостить.

— Что-то я засиделась, — сказала Мидори, вставая. — Уже поздно, и мне пора во дворец. Завтра приходить? — спросила она Рэйко.

Та с улыбкой кивнула.

— Спокойной ночи.

Когда Мидори ушла, Сано и Рэйко еще поиграли с сынишкой, обсуждая его аппетит, здоровье и шалости. Потом Рэйко объявила: «А теперь баиньки!» — и после долгих уговоров и нытья Масахиро наконец заснул на своем маленьком футоне[3].

Сано с женой устроились в гостиной. Он поужинал супом мисо, рисом и овощами с форелью, Рэйко потягивала чай, присев на подушку-валик. Из ее прически выбилось несколько прядей, взгляд потускнел от усталости, на бордовом кимоно виднелись пятна от еды. Впрочем, материнство, несмотря на его тяготы, лишь прибавило ей особой, зрелой красоты.

— Масахиро такой непоседа! Совсем меня уморил, — посетовала она.

— Тебе ни к чему так утруждать себя, — отозвался Сано, прожевав рыбу. — Пусть няньки его развлекают.

— Ничего. Зато с ним я при деле. — Рэйко улыбнулась и грустно прибавила: — Здесь и заняться-то почти нечем.

В девичестве Рэйко, единственное дитя судьи Уэды, воспитывалась довольно свободно, и Сано знал об этом. Отец по доброте душевной нанял ей учителей и дал образование, обычное для сыновей самураев, предназначенных к службе при бакуфу. Однако, несмотря на годы тренировок, в том числе и в области боевых искусств, Рэйко не могла поступить на службу — женщин не допускали к административной или какой-либо другой общественной работе. Исключение составляли прислуга, крестьянки, монахини и проститутки. Только после замужества ей удалось найти применение своим способностям и опыту, помогая Сано расследовать преступления.

Она находила улики там, куда мужчинам-сыщикам путь был заказан, — собирала сведения через подруг и знакомых, связанных со знатными самурайскими кланами. То, что ей удавалось обнаружить, нередко решало исход дела. Теперь же, с появлением Масахиро, Рэйко почти все время проводила в усадьбе, посвящая себя ребенку. Об участии в сыскной работе мужа пришлось забыть.

— Что у тебя нового? — спросила она.

В ее тоне Сано уловил такое горячее любопытство, что понял: Рэйко очень скучает по головоломкам следствия. Понял он и то, что жена отчуждается от него, теряет с ним себя прежнюю, и раз он не заметил этого до сих пор, разлад не за горами. Может, если ему удастся отвлечь ее от нынешней рутины, они опять сблизятся?

— У меня новое дело, — сказал Сано.

Поедая соленый дайкон с рисом, он рассказал о пожаре и трех жертвах, описал неудавшийся допрос Хару и произнес:

— Из того, как она вела себя с пожарными, священниками, со мной и Хиратой, я предположил, что она боится мужчин. И приказал перевести ее из приюта в главный монастырь при храме Дзодзё. Не хочу, чтобы возможный подозреваемый, то есть любой, кто состоит при храме Черного Лотоса, давил на единственную свидетельницу. Я хотел бы послать тебя в храм — опросить Хару. — Сано улыбнулся. — Других сыщиц у меня нет, на тебя вся надежда. Попробуешь? Конечно, если ты не против.

Рэйко выпрямилась. Ее глаза сияли, усталость слетела, как сброшенный плащ.

— С радостью!

— Должен предупредить: Хару может отказаться отвечать, — заметил Сано, радуясь в душе ее рвению.

— Я совершенно уверена, что сумею ее разговорить. Когда мы отправимся в этот храм? — Рэйко, казалось, была готова сорваться с места и начать собираться в дорогу.

— Завтра мне надо будет съездить в покойницкую, — удержал ее Сано, — а после опросить горожан.

Увидев разочарование на лице Рэйко, он поспешил добавить:

— Но мои сыщики утром отбудут в район храма Дзодзё. Они тебя проводят, если надумаешь ехать.

— Отлично. Жду не дождусь!

Рэйко так и светилась счастьем, и Сано вновь увидел в ней невесту, что в день свадьбы умоляла его о позволении заняться загадочным убийством, а услышав отказ, стала действовать на свой страх и риск. В нем с новой силой вспыхнула любовь.

— Хорошо, — сказал он. — Потом, вечером, обсудим добытые сведения.

Взгляд Рэйко стал отсутствующим, словно она мысленно перенеслась в завтрашний день.

— Разговор предстоит очень важный. К этой девушке нужен тонкий подход. Расскажи мне о ней поподробнее, чтобы я решила, как себя вести.

Они принялись обсуждать возможную тактику, как делали это прежде, до появления Масахиро. Сано осознал, как ему недоставало их совместной работы, и радовался, что смог привлечь Рэйко к расследованию.

Когда я услышал закон Черного Лотоса,

Мой разум наполнился ликованием

И освободился я от забот и печалей.

Сутра Черного Лотоса

Орам Дзодзё располагался неподалеку от Токайдо, главной путевой артерии, соединяющей Эдо с имперской столицей того времени — Мияко. Паломники, странники и нищенствующие монахи стекались туда непрерывным потоком. У подножия храма выросло торжище, шумнее и многолюднее иных эдоских рынков, где торговали прохладительным, буддийскими амулетами, целебными травами, керамикой и прочим.

Этим погожим утром на рынке царила оживленная суета. Под аквамариновым небом, раскинувшимся над зелеными от недавних дождей холмами, босоногие крестьяне и самураи-всадники пробирались от прилавка к прилавку, монахи и бонзы выпрашивали подаяние. Но вот толпа расступилась, пропуская конного воина, сопровождающего черный паланкин с эмблемой — силуэтом летящего журавля.