Уничтоженная вероятность (Циклопы) - Оксана Николаевна Обухова

ответить на поставленный вопрос, – чистосердечно призналось тело.

– А если в репу? – задумчиво прищурился «бомж» Завьялов. Он все еще не мог понять, решится ли он выбить зубы собственной челюсти? Поставить фингал под собственным глазом. Свернуть набок с в о й многострадальный нос.

– Куда? – чистосердечно поинтересовалось завьяловское лицо. Секунду на нем отражалась мыслительная работа. – Ах, по щеке… – с облегчением завершился умственный процесс. – Я не могу. Ответить. На поставленный вопрос.

Тело горделиво выпрямилось, скрестило по-наполеоновски руки перед грудью и даже выставило ножку.

На мощном правом бицепсе тела Бориса Завьялова удобно устроился обмотанный изолентой левый мизинец. Вчера Завьялов прищемил его болванкой. Сегодня утром погоревал, что ноготь, вероятно, слезет, но перелома-таки нет. Он обмотал ногтевую фалангу обыкновенной технической изолентой и поехал в сервис.

«Нос можно не сворачивать», – мрачно подумал Борис, схватился за обмотанный мизинец и крепко его вывернул.

По направлению к больнице, по проспекту, мчалась карета «скорой помощи». Сирена «скорой» оглушительно рыдала. И если бы не этот вой, то, не исключено, в сквер высыпались бы не только больничные охранники, но и половина ходячих пациентов.

Завьялов никогда не думал, что его глотка может исполнять такие противные бабьи звуки! Его родное тело завивалось спиралью, неимоверно гнуло коленки и голосило так, что ошалевший от визгливого концерта Боря невольно выпустил мизинец.

– Ай, ай, ай, – приседало и корчилось тело, – ай, ай, ай, как же бывает бо-о-ольно!!

Тело приплясывало и извивалось, Завьялов схватил его за шкирку и, едва не упав от тяжести, сумел как следует тряхнуть.

– Еще раз повторить? – наклоняя бомжеское лицо к гримасничающей физиономии, прошептал в исконно родимые, выпученные очи.

Тело отшатнулось до скамейки, ударилось бедром и плаксиво сморщилось:

– Не надо. Пожалуйста, не надо! От болевого шока остановится в а ш е сердце.

– Не остановится, – не согласился Борис Михайлович. – Мое сердце и не такое выдерживало.

На лице визави отразился уже знакомый мыслительный процесс. Тело кивнуло:

– Согласен. Испытывало.

– Тогда спрашиваю в самый последний раз. Кто? Ты? Такой?

– Иннокентий, – едва не разрыдавшись от унижения и боли, представился ворюга.

– Кеша, значит, – удовлетворенно кивнул Завянь и выпрямился. Некоторое время глядел на освещенные окна больницы, прислушивался к необычным ощущениям: впервые в жизни он чувствовал в левой грудине неприятное теснение. Запертое в ребрах сердце колотилось о костяную решетку огромным тугим мячом. Удары отдавались в трахее, заполняли уши и даже нос.

Завьялов рванул на шее ворот замызганной футболки под олимпийкой. Продышался. Повернулся к лавочке, где расположилась его любимая куртка.

– И что ты, Кеша, делаешь в моем теле, а?

Кеша закрыл лицо руками – левый мизинец предупредительно оттопырился, дабы избежать болезненного соприкосновения с лбом, – и помотал опущенной головой.

– Я не могу, – донеслось из-под ладоней, – я не имею права.

– А я имею право? – грозно пробасил, превратившийся в бомжа Завьялов. – Я здесь на что-то имею право?!

– Нет.

Категорический ответ. Учитывая, что Иннокентий пару минут назад приплясывал на корточках, практически – безбашенный. Отважный.

– А если я тебе все зубы выбью? – Завьялов подошел к урне, установленной возле лавочки. Достал оттуда пустую пивную бутылку и, помахивая ею на манер бейсбольной биты, поинтересовался: – Тебе когда-нибудь зубы выбивали, а, Кеша?.. Это больно.

Из-под пальцев немного выдвинулся правый глаз, поглядел на вращающуюся в грязной бомжеской руке стеклянную дубинку и опасливо предупредил:

– А это вы себе зубы выбьете, Борис Михайлович.

– Новые вставлю. Не впервой. Давай колись, придурок, иначе – врежу.

Завьялов размахнулся!

Тело взвизгнуло! Скатилось с лавочки, рухнуло на колени перед бомжом и облапило его ноги.

– Не надо! Не надо! Вы ничего не понимаете!!

– А мне нечего понимать!! Я тебя сейчас, сука, убивать буду!!

Усиливая психологическую атаку, Завьялов уподобился панфиловцу с гранатой и вздел бутыль над головой…

– Не надо!! – завизжало тело и отпрянуло, падая назад и закрывая голову локтями.

– Говори!!

– О, Боже! Я не могу! Я не имею права! Жюли этого не переживет!!

«Панфиловец» Завьялов опустил стеклянную «гранату». Минуту занял размышлениями, в результате коих предложил:

– Давай по пунктам. Ты что-то там талдычил о моих зубах, Кеша? Хочешь сказать, я могу их получить обратно?

Кеша убрал локти от лица и опасливо кивнул:

– Такая вероятность есть.

– От меня что-то зависит?

– Конечно! Да!

– Что?

– В определенный час вы должны находиться в определенном месте. Больно вам не будет, обещаю.

Борис прищурился, подумал.

– А почему я должен верить, что ты не заманишь меня к каким-то сволочным своим дружкам?

– Мой бог, Борис Михайлович, – поднимаясь с земли, заволновалось тело, – я тоже своего рода пленник! Я тоже, не меньше вашего, хочу вернуться!

– Куда? – нахмурился Завьялов.

Иннокентий снова сделался упрямым. Борису показалось, еще немного и ворюга совсем забудется: примет гордую наполеоновскую позу с мизинцем на бицепсе.

Кеша оказался парнем не промах: ручки он таки скрестил, но пальчики благоразумно упрятал под мышками.

– Своим ответом я нанесу вам вред.

– Тайны, значит, – нахмурился Борис. – Смертельные секреты.

– Именно так, – напыщенно кивнуло тело-Кеша.

– И чем это грозит?

– Вам или мне?

– Обоим, идиот!

– Вы… вам лучше об этом не знать. Я – получаю поражение в правах.

– Каких? – искренне удивился Завьялов.

– Вам лучше этого не знать. Вы просто будете выполнять мои рекомендации, и все будет в порядке.

Если бы совсем недавно Кеша в его куртке и теле не рыдал на лавочке под фонарем, Завьялов, вероятно, проявил бы осторожность. Все друзья считали Борю умным парнем. Того же мнения придерживались и преподаватели во всевозможных учебных заведениях.

Завьялов понимал, что существуют тайны, к которым лучше не прикасаться даже краем. Убью точнее пули! Держись от них подальше.

Но Кеша, даже в его теле, выглядел абсолютным ушлепком. Знакомые девушки в унисон твердили, что Боря свет Михайлович исключительно брутальный типаж, мачо, так сказать. Мачо с Иннокентием внутри превратился в заурядную половую тряпку. В сопливую кликушу. Ботаника с чужого плеча. Мокрую курицу с накаченной задницей. Какого-то педрилу, если говорить совсем уж честно.

– Послушай, Кеша, – подходя к телу вплотную и похлопывая по спине, ласково произнес Завьялов, – я не вчера родился…

– Вы родились в одна тысяча девятьсот…

– Не отвлекайся на фигуры речи! – прорычал Завьялов. – Слушай молча.

– Угу.

– Так вот. Я не вчера… Черт! Короче. У тебя что-то пошло не так, Иннокентий. Я прав?

– Угу, – опять кивнуло тело.

– У тебя что-то пошло не так, – задумчиво повторил Борис. – Есть вероятность, что мы не выпутаемся?

Тело невразумительно повело плечами.

– Значит, есть. Паршиво. Ты можешь связаться со своим… начальством и сообщить о произошедшем сбое в программе?

Кеша замотал головой.

– И что нам делать?

Завьяловское лицо,