Книга оборотней - Сабин Баринг-Гоулд

Романы и рассказы С. Бэринг-Гулда также в значительной степени отражают его интерес к таинственному и необъяснимому, что особенно ярко выразилось в сборнике «готических» рассказов «Книга призраков» (A Book of Ghosts, 1904). При всем том он же является автором шестнадцатитомного собрания «Жития святых» (Lives of the Saints, 1872–1889) и других агиографических работ, множества проповедей, церковных гимнов и трудов по развитию и становлению христианской веры.

Неоднозначность и многогранность самой личности писателя, его причудливые увлечения вкупе с невероятным трудолюбием, которое помогало ему достичь результата в любой интересной для него области, нашли отражение уже в его ранних произведениях, в частности в «Книге оборотней» (The Book of Were-Wolves, 1865), одном из наиболее широко цитируемых источников в исследованиях по ликантропии, «волчьей болезни», уступающем по популярности разве что упомянутым выше «Любопытным мифам и легендам Средневековья».

Можно по-разному относиться к «Книге оборотней», искать и находить (или не находить) в ней многообразные аспекты и оттенки этого расплывчатого понятия, но нельзя отказать автору в отваге: браться за тему, в которой так тесно переплелись самые различные области науки, религии и повседневности, решится не всякий. Разумеется, в каждой из этих областей Бэринг-Гулд предстает безусловным дилетантом, и его философский пафос в истолковании паранормальных явлений отличается заметным эклектизмом и непоследовательностью. Например, затрагивая мотив оборотничества в мифологии, он не проводит грани между первобытными (тотемными, анимистическими и др.), эллинистическими и средневековыми представлениями о зооантропоморфизме, уже в первой главе утверждая, «что под маской мифа скрыта страшная реальность, а в основе народного суеверия лежит объективная истина. Эта истина такова: некоторым из нас от природы присуща жажда крови, которую в обычных условиях мы в состоянии сдерживать, однако в силу различных обстоятельств она может неожиданно брать верх над разумом, вызывать галлюцинации и провоцировать каннибализм». Эта установка изначально суживает само понятие, сводя его только к «кровожадному оборотничеству», порождаемому нездоровым сознанием и порождающему преступления. Подобная установка в дальнейшем повествовании проявляется, например, в том, что Бэринг-Гулд практически не рассматривает примеры «некровавого», или жертвенного, оборотничества, а если и приводит такие примеры, то не комментирует тот очевидный факт, что они расходятся с им же самим сформулированным объяснением природы образа оборотня.

Вследствие этого читателю остается не вполне понятным, какая связь существует между «лебедиными девами» (глава 10) и скандинавскими берсерками (глава 9), а также между переселением душ и кровавыми маньяками из реальных судебных процессов (главы 11–13). Переход от одного вопроса к другому Бэринг-Гулд преодолевает с необыкновенной легкостью, утверждая, что «мифологические образы… затем постепенно отторгались от самих явлений и превращались в грубые суеверия», и, не пытаясь как-либо пояснить процесс такого превращения, обращается непосредственно к примерам «вампиризма, зверства и каннибализма», то есть, по существу, ставит знак равенства между оборотничеством и каннибализмом, а заодно между оборотнями и вампирами. В этом отношении его главный тезис оказывается несколько декларативным, потому что само понятие оборотничества в приложении к преступлениям Дюмойара или Святека носит скорее аллегорический характер, ибо волками они не оборачивались и себя таковыми не представляли.

Другая проблемная сторона этого очерка состоит в размытости представления о научном анализе и доказательстве как инструментах подлинно научного подхода к исследованию. Например, большинство приводимых Бэринг-Гулдом примеров никак не анализируются автором и являют собой некий иллюстративный материал, нередко совершенно разнородный (см. набор историй в главах 6, 7, 9). Тот же самый недостаток можно отметить и в подходе к историческим событиям: по существу, страшная, трагическая судьба маршала де Реца никак не анализируется, просто пересказывается в сокращении официальная версия процесса, юридическая несостоятельность которого должна быть очевидна для ученого конца XIX века, в то время как психологическая сторона дела и ее связь с идеей «волчьей болезни» как суеверия остается неясной. И конечно же, как духовное лицо и священник высокой Англиканской церкви, Бэринг-Гулд обходит парадоксальную роль христианства в распространении этого суеверия: ведь именно средневековая «охота на ведьм» Римско-католической церкви спровоцировала в эпоху «осени Средневековья» болезненно-мрачное истолкование наследия язычества и породила массовые психические отклонения, обусловленные боязнью греха и ужасами Страшного суда, в том числе и такие, как представление себя вместилищем дьявола или его жертвой, например ведьмой или оборотнем.

В то же время «Книга оборотней» не случайно занимает достойное место как источник цитирования по данной тематике, прежде всего благодаря обширной эрудиции автора, масштабному подходу и богатому материалу. В сущности, эта книга остается едва ли не единственным историко-философским обзором по данной теме, в отличие от специальных трудов по физиологии или психиатрии, а также многочисленных спекуляций на тему паранормальных явлений и псевдонаучных статей, появившихся за последнее время и продиктованных скорее праздным любопытством и даже суеверием, чем искренним намерением разобраться в природе и истоках данного понятия.

Т. Казакова

Несколько замечаний в связи с переводом «Книги оборотней» на русский язык. Переводчики встретились здесь с множеством осложнений, не последнее место среди которых занимает способ ссылок у Бэринг-Гулда. Литературные и научные источники приводятся в тексте или в сносках самым вольным образом, иногда без указания имен авторов, даты или названия, так что восстановить их сегодня чрезвычайно трудно.

Поскольку научные и документальные источники по большей части не переводились на русский язык, они оставлены нами в переводе в исходном виде, при этом стиль и особенности авторского цитирования сохранены.

Литературные цитаты при наличии опубликованных русских переводов приводятся с указанием переводчика. Однако иногда, особенно в поэтических текстах, в известных переводах форма исходного текста изменена, в результате чего слова и выражения, на которые ссылается Бэринг-Гулд, в русском тексте могут отсутствовать или замещаться другими, не настолько выразительными с точки зрения данной темы. В отсутствие опубликованных переводов или при их крайнем несоответствии условиям цитирования, переводчики включали в текст собственный перевод.

Некоторые мифологические или исторические имена даны у Бэринг-Гулда в измененном или неточном виде, в том числе в разных вариантах на протяжении книги, — в этом случае переводчики ориентировались на русские информационно-справочные источники и использовали единую наиболее частотную форму имени.

Бэринг-Гулд нередко включает в текст имена, географические названия и упоминания об исторических событиях, которые могут быть неизвестны русскому читателю и без которых затрудняется понимание смысла того или иного отрывка. Иногда имя сопровождается неточной или неверной интерпретацией, которая к настоящему времени устарела. В таких случаях возникала необходимость в переводческих примечаниях, которые имеют целью облегчить читателю непосредственное восприятие книги, а также дать представление о временных и пространственных масштабах поднятого Бэринг-Гулдом материала. При этом некоторые авторы, на которых ссылается Бэринг-Гулд, названы лишь по имени без указания на сам источник и даже на время публикации или создания, между тем характер издания и время публикации проливают свет на суть цитаты. Порой идентификация источника вызывала затруднения, и потому некоторые имена в примечаниях переводчика приводятся со ссылкой «возможно» или «по-видимому».