Пленница - Борис Седов

Входная дверь оказалась распахнутой настежь. Сначала это ее удивило — отец терпеть не мог беспорядка. Но потом Тамара нашла объяснение: «На улице жарко. Специально устроили сквознячок». И не притворяя за собой дверь, принялась, прислонившись к стене, расшнуровывать кроссовки.

Почему-то в каминной на всю громкость был включен телевизор: «Раиса Максимовна Горбачева сегодня провела встречу с представителями американской благотворительной организации…»

— Папа!.. Мама!.. Ну, папа же!!!

«Куда они запропастились?» Тамара прошла в пустую каминную, убавила звук. Заглянула на кухню. В столовую. Пусто. «Ковыряются в зимнем саду? А может быть, пользуясь отсутствием дочери, заперлись в спальне и (стыдно подумать!)…

— Па-па!!! Черт побери!

…Потому и был так громко включен телевизор? Тамара поднялась на второй этаж, бросила взгляд на закрытую дверь в спальню родителей.

Заглянуть? Нет, лучше не стоит. Сначала надо посмотреть в кабинете. И в зимнем саду…

— Ма-ма-а-а!!!

«…Не услышит, как я сейчас ору, только глухонемой. А, значит, родителей просто нет дома. Куда-то срочно свалили, пока я ездила в школу? Но тогда почему не закрыли за собой дверь? И не оставили мне никакой записки? — Тамара ощутила беспокойство. — Или я ее не заметила? А может быть, предки чем-нибудь заняты на участке за домом?»

Тамара уже ступила на лестницу, чтобы спуститься в прихожую и выйти на улицу, но в последний момент передумала. Шестое чувство вдруг подсказало ей, что все-таки стоит заглянуть в зимний сад. Хотя, если б родители были там, они обязательно бы откликнулись. И все-таки… Еще раз:

— Ма-ма!!! Па-па!!!

Она отворила дверь и шагнула в просторную полукруглую комнату с огромным, до самого пола, окном и наполовину застекленной крышей. Цветы и декоративные карликовые деревья, которые уже через год должны были заполнить зеленью сад, еще не разрослись, и всякий раз, когда заходила сюда, у Тамары возникало ощущение пустоты и безысходности. Мать по полдня проводила в этой комнате, используя ее как студию; дочь, наоборот, терпеть не могла это пустое просторное помещение и старалась без надобности сюда не заглядывать.

— Мама! Па…

Они лежали на краю сухой, выложенной зеленым кафелем раковины искусственного водоема рядом с журнальным столиком в форме большой запятой и тремя перевернутыми плетеными креслами. Словно влюбленная пара на безлюдной лужайке: он на спине; она рядом — прижавшись к любимому.

Вот только у мамы на спине на фоне розового халатика большое темно-бордовое пятно. Вот только подол халата, бесстыдно задравшись, обнажил безжизненно (безжизненно!) белую ногу.

Воздух стал вязким, словно кисель, и Тамара с трудом сделала несколько шагов в направлении мертвых родителей. Именно мертвых (не раненых, не потерявших сознание, а именно мертвых!) — она поняла это как-то сразу. Раньше ей никогда не доводилось видеть покойников, но когда, прорвавшись наконец через воздушно-кисельную преграду, она подошла к маме и папе вплотную, склонилась над ними и разглядела, что у обоих прострелены головы, то удивительно хладнокровно сумела сделать вывод, что это — ранения, как говорят врачи, не совместимые с жизнью.

И в этот момент оцепенение отпустило ее. Воздух утратил свою кисельную вязкость. Кровь обильно наполнилась адреналином, и движения сразу приобрели уверенность. Тамара резко распрямилась и обвела затравленным взглядом помещение сада.

«Их убили воры! Грабители! — вспыхнуло в голове. — И они где-то здесь, в доме! Готовы прикончить и меня! В любой момент могут напасть из-за спины…

…Что делать? Бежать отсюда? Звать на помощь соседей? Звонить в милицию?»

Но первым делом Тамара, осторожно выглянув в коридор, метнулась в свою комнату и, сама не понимая, какое это сейчас имеет значение, проверила, на месте ли ее «Синклер» и новенький восьмисотый «Шарп». Потом достала с полки альбом Ренуара и убедилась, что шесть пятидесятирублевых бумажек — ее заначка — по-прежнему вложены между страниц.

«Слава Богу, хоть это, — мелькнула в мозгу несуразная мысль. — Хорошо, что грабители не знали о том, где я прячу деньги. А то бы забрали. Обязательно бы забрали… — Она встрепенулась. Словно вдруг протрезвела, словно пробудилась от сна. — О, черт! Мамы и папы больше нет! Я теперь совершенно одна, я теперь сирота — самое страшное, о чем только могла помыслить! Надо срочно связаться с милицией!»

Опять осторожно выглянув в коридор и убедившись, что там никого, Тамара переместилась в спальню родителей. На комоде по-прежнему монолит-видеодвойка. Рядом музыкальный центр «Айва». На прикроватной тумбочке оправленная серебром малахитовая пепельница и два маминых золотых перстенька.

«Ничего не украдено. Странно. Что за грабители? Зачем же тогда они убили родителей? — Она сняла трубку и потерянно вслушалась в длинный гудок. — Какой у милиции номер? Ноль-один? Ноль-два? Ноль-три? Не помню. — Тамара сделала над собой усилие, сосредоточилась. — Ноль-один — это пожарные, ноль-три — скорая помощь. Значит, ноль-два». — Она надавила на кнопочки на сереньком аппарате.

— Милиция. Двадцать девятая.

— Здравствуйте, — на удивление спокойно сказала Тамара. — У меня убили родителей. Я пришла из школы домой и нашла их в зимнем саду. Их застрелили.

Она четко ответила на несколько коротких вопросов, дождалась:

— Наряд выслали. Жди. Никуда не уходи, девочка, и открой входную дверь.

Пробормотала:

— Она открыта.

Но телефонная трубка отозвалась ей короткими гудками.

Шок — но не болевой — сковал ее в тот момент, когда она собиралась положить трубку на место. Трубка так и осталась гудеть на тумбочке около телефона. А Тамара замерла, свернувшись калачиком на широкой кровати родителей. В глазах отрешенность, в голове пустота. И не было слез. Не было ничего…

Прибыв по вызову, наряд милиции обнаружил сначала открытую нараспашку дверь в богатый кирпичный коттедж. Потом — на втором этаже в помещении зимнего сада два стреляных трупа. И, наконец, в одной из комнат девочку-подростка, одетую в школьную форму, которая, лежа на кровати, безучастно смотрела в пустоту.

— Эй, дочка. Алло. Ты в порядке? — Пожилой старшина похлопал Тамару по плечику, слегка надавив, перевернул на спину. Она продолжала молча глядеть в никуда сухими глазами. — Скажи хоть что-нибудь. Ваня, — старшина повернулся к напарнику, — свяжись еще раз с отделением. Пусть, кроме прокуратуры пришлют… В общем, сам видишь. — Он кивнул на Тамару. — Нужен врач.

— Мама… Папа… — вдруг прошептала девочка сухими губами.

Герда. 17 июля 1999 г. 20-15 — 20-35

Внутри мусорского УАЗа воняет бензином. Затянутые металлической сеткой окошки заляпаны грязью настолько, что почти не пропускают света, и в «стакане», предназначенном для транспортировки задержанных, почти полный мрак. Железная лавочка вдоль борта настолько узка, что, когда «луноход» подбрасывает на ухабах, я удерживаюсь на ней только чудом. И с удивлением вижу, что, не в пример мне, и Гизель, и Касторка, расположившиеся напротив, чувствуют себя на этом насесте совершенно вольготно, смолят одну сигаретину за другой и, перебивая друг друга, повествуют нам с Дианой — дебютанткам — чего предстоит ожидать у клиента.