Мезенцефалон - Юрий Бригадир

…Один из водил «Циклона» подвез меня с ящиком казахского трехзвездочного коньяка к подъезду и даже помог это все запихать в лифт. Прощаясь с ним, я дал ему от щедрот одну бутылку, двери лифта съехались, и я вознесся вверх, к небу. Небо было близко – на пятом этаже. «Щасте» есть… Я понял это, когда дверь квартиры за мной закрылась, но еще я ощутил пустоту. Очевидно, счастье и пустота – близнецы-братья.

Казахский трехзвездочник отправился в кладовку до лучших времен. Мне так показалось правильней. Ну, не зря же я готовился совершенно только мне нужным образом. Я ничего не имел против казахского коньяка и ничего не имел против Кости, подарившего мне это чудо природы, но линия поведения уже была выработана и утверждена.

Я сел на диван и закрыл глаза. Под веками проносились цифровые головастики. Два с половиной года информационного безумия. Без отпуска, без больничных и с редкими выходными. Иногда мне казалось, что я тоже имею сетевые имена, как и любой другой компьютер. Виндовское, новелловское, линуксовое… не мой комп, не железяка, а я сам. Глюк такой, посетив меня однажды, почти не уходил, я пытался по ночам менять себе айпишники, ставить на себя самбы и расшаривать желудок. Я бывал дома только для того, чтобы спать. Я заметил, что жены нет, только через неделю после ее ухода, по внезапно посетившему меня сексуальному желанию – ночью вдруг хуй встал, как Дед Мороз, и так и простоял до утра, хотя сам я спал, витая в тридцатидвухбитном облаке. Еще через неделю я вспомнил ее сотовый и позвонил по причине отсутствия в доме жрачки, чистого белья и еще невиданного в природе свинарника. Оказалось – ее нет уже месяц… или два месяца. И вообще нет. Для меня. В ту ночь у меня был повод напиться, но не было желания…

Вот некоторые говорят – любовь… Я, наверное, забыл – как любить. Небесное создание, которому я читал стихи и целовал в попку, исчезло из моего сердца навсегда. Загадка. Квадратура круга. Гипотеза Римана. И долг, и порядочность, и совесть тут ни при чем… Сегодня тебе нравится Гендель. А завтра – ни за какие ковриги… Кого за это пиздить – Генделя? Не надо никого за это пиздить. Это вроде как отражение внутреннего твоего развития. Прогресс, регресс или вообще деградация. И оттого перестает тебе нравиться виртуоз Гендель. И глыба Толстой. И пронзительный Левитан. А начинает тебе нравиться дурь Рахманинова, ехидство Достоевского и еблан Пиросманашвили. Это они в иерархиях своих – на разных полках, в разных купе и разной значимости. Это культуроведы им рейтинги раздают. А внутри у меня они так вот и обитают… Либо нравятся. Либо нет. Потому и живут вместе группа «Ленинград» и Бетховен. Шекспир и Веничка Ерофеев. Леонардо да Винчи и безвестный мудила с Красного проспекта, который нарисовал однажды мою ненаглядную так, что я и сейчас на этот портрет дрочу. Хотя и не жена уже, и с другим сожительствует, и не вернется никогда… А и правильно… Что возвращаться? В одну реку дважды не поссышь… Так говорил величайший философ Саша Зоткин, мой собутыльник, мой друг и уже покойничек. Там, где сейчас он, вечно струятся серебряные водопады. И сидит мой кореш, и читает под оливой своего любимого постмодерниста Жака, блядь, Дерриду.

Но это – к слову. Я говорил про любовь, про Генделя и про жену. Так вот – желание трахнуть ее у меня еще есть. А вот любить – уже скучно. Так Хемингуэй где-то написал в одном из рассказов: «Скучно любить»…

Иногда я думаю: а если б у нас были дети, что бы изменилось? Любил бы я ее и дальше? Гипотеза Римана, римейк. Пусть уж лучше так. Я ничего не должен. И она ничего. Да если б все так разводились! Вот бы где счастье-то было! Отдельное нам обоим за все это спасибо. Я сохраню ее в сердце, бывшую жену мою. Не на первом месте, не в центре и не поперек всех. А там, в дальнем уголочке, где шумят тополя, и липнет на лицо пух, да ветер ласкает загорелые ноги, да бьется вена под кожей, да хуй стоит так, что лебедкой не согнуть… Она меня из трехлетнего запоя вывела, на Энгельса, семнадцать отвела, снотворным нервы лечила, терпела дома ненавистные ей компьютеры. Со стороны глядя – разве ж от таких мужей бегут? От пьяных бегут, деспотов, маньяков сексуальных, тайсонов доморощенных, изменщиков коварных… жадных, злых, недоумков, ревнивцев… А тут не пил человек, не курил, не дрался, по бабам не шароёбился, работал как черт. Ушла… И правильно сделала. Не надо скучно любить. Лучше уж вообще не любить. В пизду…

…Пьянство у нас в роду – генетическая проблема. Папа, деда, прадеда. Каждый день – краше в гроб кладут. Старости, как таковой, ни у кого не было. Болезней тоже. Одна болезнь – алкоголизм. Дремучий какой-то, ядреный, то ли от здоровья немереного, то ли от дурости. Пол-литра – даже не доза, а так – аперитив. Дабы проснуться, например. Или вместо валерьянки. Литра – еще туда-сюда, не есть баловство, но и не в дугу однозначно. Потому как в дугу – это полтора-два. А при хорошей закуске… В общем, у деды рекорд был – семь поллитровок с сургучной пробочкой в день. Побить я его, конечно, не пытался, а приближался два раза, и оба раза – в реанимацию, и оттого пришел к выводу, что род, типа, того – мельчает… Или водка совершенно не та, что раньше. Но это уже на совести изготовителей. Другой распространенной проблемой в нашей семье было ничем не прикрытое разгильдяйство и желание работать предпочтительно только головой. Отсюда у нас невьебенное количество всяких бухгалтеров, педагогов, ученых и вот теперь еще и компьютерщиков. Клинических случаев постоянного физического труда наблюдалось мало, хотя каждый представитель семейства безруким абсолютно не был и время от времени гегемонил всласть. Я вот, например, гипсокартонщик и столяр, понимаешь, станочник. Давно я уже этим не занимаюсь, но инструмент холю и лелею. Дрель хилтиевская, перфоратор бошевский, кнауфовские прилады для гипса, а также гордость моя и сокровище – лично где собранный, а где изготовленный столярный набор, а также головка фрезерная новосибирского инструментального завода с подсечным комплектом ножей. Дает она изумительное качество реза, ибо на головке два ножа и две подсечки одинаковой формы. Подсечка как бы подминает волокно, не дает древесине скалываться, а нож из пластины толстой, мало вибрирует, потому и волны на погонаже нет. Но это все – пройденный этап. Память, ностальгия и мемуарный понос. Сейчас я сисадмин бывший и мудила в запое.

В запое? Я открыл глаза. И пошел на кухню к холодильнику. Начнем с пива, однако. «И пьяницы с глазами кроликов… „In vino Veritas!“ кричат…» Блок худосочный.

Пиво, вообще-то, я брал чисто для баловства. Ну, чтобы было. Но энтропия корежит и не такие установки. Я взял двухлитровку «Багбира» и приложил ее ко лбу. Май за окном бесновался, над раскаленным асфальтом мерцали шейдерные драконы и цифровались… то есть шифровались… О чем это я? Ах да, «Багбир»…

Баночка селедочки в горчичном соусе, вилочка, хлебушек, высокий пивной кристально чистый стакан… Все это – на журнальный столик перед диваном. Нежно открутил голову пивному пластику – я не делал этого уже совершенно не помню сколько. Золотое шипение, легкая пена, по краю стакана – вглубь, в недра поплыли янтарные волны, внутри которых с ума сходили мелкие пузырьки. Долил доверху, и шапка пены набухла, а потом с одного края рухнула вниз мелким водопадом… Аккуратно открыл сельдь. Вилкой наколол кусочек. И взял стакан.