Вне времени и пространства - Виктор Балдоржиев

карте?

Кто сумеет создать благодать?

Подожди! Вновь весна. Лучше в марте

Ни о ком, ни о чём не гадать…

В райцентре

На улице райцентра, у раймага

Старик читает серую газету.

Он нищ и пьян. И буквы на бумаге

Ведут его, дрожа, по белу свету.

Но видит он за каждым словом – слово,

(Быть может там решение Совета),

Он сохранит газету внукам снова…

Не зная, что им не нужна газета.

Они давно в пучинах интернета,

Им гаджеты, конечно, лучше книги,

Им гаже гадов Думы и Советы,

Политика и прочие интриги…

Они живут давно за океаном,

Богаче, может, нашего района,

И утешают плоть Аристофаном,

Переходя на Публия Назона…

Но дед им отправляет бандероли,

Исправно шлёт районные газеты.

И в письмах говорит о Мотороле,

А также о решениях Совета…

По весне

На реке помертвел уже лёд,

Он не зимний теперь, ноздреватый.

Человек собирался в поход,

Но теперь не пойдёт, виноватый.

Знает он, что чревато теперь…

Лучше гор – только кресло с диваном.

И закрытая плотная дверь,

Монитор с недобитым романом,

Где себе и другим на беду

Человек переносит поклажу:

Он по тонкому, тонкому льду

Каждый день тащит вздор или лажу.

Разве лёд может треснуть слегка?

Может был перегружен поклажей.

Только вынесла летом река

Его труп с ноутбуком и лажей.

Семя упавшего древа

Какие отмерены вёрсты,

Чтоб здесь утвердить рубежи.

Бурятские сопки, как сёстры,

Где русские были мужи.

Какие звучали наречья

Под небом родимой земли,

Исчезнув в туманах Трехречья,

На сопках маньчжурских вдали.

Как будто бы всеми заклятый,

Ведь с прошлым разорвана связь,

Стоит, накренясь, Абагайтуй,

Разора и срама стыдясь…

Стоят мои сёла, стыдливо,

Униженно, взгляд отводя.

Кто может, живите счастливо.

А я не могу. Мне нельзя…

И слышу такие напевы,

Такую знакомую речь.

Я – семя упавшего древа,

Сумевший всё древо сберечь.

Братья

Эти братья – ватники, укропы,

Поминая часто свою мать,

Для  чужой Америки, Европы

Мать свою готовы разорвать.

Приметы возраста

Вот и радикалы стали есть консервы:

Хоть и консерватор – всё-таки живой.

Бережет умишко, ещё пуще – нервы.

А какой при этом секс или запой?

По больничной склянке жизнь мочи и кала,

Кажется, что следом вытекут мозги.

Как в консервной банке сердце радикала,

Позади завалы, впереди – ни зги.

Может, это лучше – не едят друг друга,

Поедают фрукты, стерегут недуг?

Что-то стало грустно, будто от испуга

Съёжилась планета, предал лучший друг.

На Лысой Горе

Стихи о горящем Забайкалье

Со всех сторон планета облысела,

Тайга сгорела – больше нет тайги.

А мы живём у самого предела,

Где неизвестно слово «Сбереги!»

Пылает жизнь одним большим пожаром.

Над нами гауляйтеры Земли.

Им всё досталось запросто и даром,

Выходит, мы планету про..ли?

О чём расскажут завтра наши дети?

Каких вождей мы выбрали вчера!

Одни кресты на выжженной планете,

А вся планета – Лысая гора…

Буран 17 апреля 2017 года

Белым-бело! И в белом урагане

Исчезли небо, люди и село.

Стою один в клубящемся тумане

И думаю: «О, как нам повезло!»

Ликуй буран! И разгоняй печали,

Взлетай и падай снегом и дождём.

О, как давно мы бурю ожидали!

Ведь, погибая, бурю мы зовём…

И оживаем с волею природы,

Когда нас небо вновь благословит,

И обновляет земли и народы,

И Пушкин «Буря мглою…» говорит.

Ликуй душа сливаясь с ураганом,

Поэзией тригорских и тархан

И буйной пляской белого шамана,

И божества языческих славян…

Писателю

Мой товарищ, не стой на перроне:

Больше нет для тебя поездов,

И холёный, в купейном вагоне

О стране не напишешь стихов…

Как же ты заработал известность,

Проискав по теченью исток?

А состав, сотрясая окрестность,

Мчится с лесом твоим на восток.

Чиновник на родине

Он вспоминает родину и едет

Повдоль крапивы, по большой стране.

Как дед его когда-то на «Победе»,

С шофёром личным, ездил по стерне.

«Крузак» качнёт, и он уходит в грёзы:

Простор, мечты и пьяная слеза…

Так дед его осматривал колхозы,

И не смотрел в крестьянские глаза.

Нет деревень, и только на пригорках

Погосты всех встречают и молчат.

И с карточек, как будто на подпорках,

Проезжих провожая, вслед глядят

Старинные, безропотные лица…

(Плывёт «крузак» и давит саранчу).

На кладбище он может прослезиться,

А может быть и выдавит мочу.

Субботний дождь

Субботний дождь внезапный и нежданный,

Начал с грозы, но плавно перешёл

В шумящий, моросящий и – желанный

Поток воды вдоль улиц бывших сёл.

Простор парит в клубящемся тумане,

Здесь раньше зрел и колосился злак…

Беззубый бомж шатается в бурьяне,

Смеясь дождю, вскрывает «Doshirak».

Он ничего не помнит, кроме зноя,

Пожарищ и скелетов тополей.

А дождь стучит по толще перегноя

Необозримых пастбищ и полей…

Гений в старости

Всё под себя, к себе. И безвозвратно,

Единственный, идущий лишь к себе.

Невнятный, непонятный. Но превратно

Не толковал он в книгах о судьбе:

Всё было зримо, ясно изначально.

Вокруг него блуждали существа

И познавали радостно, печально

Таинственные звуки естества…

Он изрекал себе и утверждался,

Рассеяв тьму, в ужасной правоте.

А рядом мир трудился и старался

Хотя бы луч увидеть в темноте

Бездонной мглы. И житель этой бездны,

Он понимал безвыходную жуть,

Где бесполезно всё и безвозмездно,

А потому бессмыслен всякий путь.

Теперь, забыв жюри, шорты и лонги

И никого, никак не возлюбя,

Устроившись в уютнейшем шезлонге,

Подстраивает вечность под себя.

Натура

Не жил он в сытости и благе -

Во мраке голода, нужды.

Когда о чести и отваге,

Он будет думать в час беды?

В его природе беспокойство

За хлеб и место на земле.

А честь, отвагу и геройство

Ему придумали в Кремле…

Игра в старателей (блокчейн)

Что нашли в этой жизни, живя невнимательно? Но откуда внимание, где понимание, если мыслей и чувств избегаем старательно? Вместо записи в нас происходит стирание…

Так