Ладинец - Лариса Шубникова

малый миг. – Ничего, мы еще поглядим, кто кого перепрет! Я дядьку Нестора или он меня!

– Еленушка, надо бы примочек. Видела бы ты себя. И нос опух, и губа раздулась. Завтра пойду, поклонюсь тётке Настасье, попрошу травок. Тебя ведь к столу выводить, а как такую жениху показывать? – Ольга тихонько потрогала лицо посестры.

– Не смей. Оно нам на руку. Пусть все видят, каков Нестор. Дурак он, не признают его люди, не признают. А увидят, что сироту излупцевал, так и вовсе отворотятся. Выйду как есть, – Еленка допила молоко и утерла румяные губы рукавом летника. – Иди, не ровен час увидит кто, а уж тогда и тебе достанется. Оля…

– Что? Что, родимая? – девка подалась вперед.

– Ты уж прости мне, если я стану дурить перед столом-то. Может, Влас Сомов сам от меня отворотится? Так я в дому останусь и о Лавре печься буду. Сберегу нето.

– Сестрица, ты одно знай, я за тобой хоть в омут, хоть в пекло, – Ольга заплакала, обняла Еленку и тихо вышла из холодной, прихватив свечу.

Елена снова осталась одна в темени и холоде. Пирог-то порадовал ее, но лишь на малое время. Снова накатили мысли страшные, заполошные, не дали продохнуть, сном забыться хоть на минуту.

Сколь не храбрилась Еленка, сколь не воевала, а все одно – боялась. И дядьку Нестора, и незнакомого жениха Власа, а более всего тревожилась о братце родном, о Лавруше.

Отец перед смертью за сына просил, и Еленка зарок дала беречь его. А как? Была бы мужиком, может и сдюжила, а девке сие дело не по плечу. Да и непотребно теремной боярышне волю свою показывать, вперед старших лезть.

– Батюшка, родимый, за что ж ты на меня такую ношу взвалил? Знал же, не смогу, не осилю, – шептала Еленка, замерзая, пытаясь укутаться в худую шкуру.

Слезы злые из глаз брызнули, словно веред прорвался. Елена порыдала с часок и унялась, а вот в мыслях вышло просветление.

– Ничего, ничего… Я у стола молчать не стану, все расскажу про Неську. Такой дуркой прикинусь, что Влас сам от меня отопрется и уедет обратно. Заберу Лаврушу и убежим, схоронимся до поры. Ей, ей, убежим.

Так и уговорила себя, утешилась. Уснула, и спала сладко почитай всю ночь и много дня за ней. Разбудил ее глуповатый здоровый Тимоня: принес воды и сводил на двор. А уж потом в клетушку влезли злая тётка Настасья с чернавками, скрутили Еленку да примочками обложили.

Глава 3

Влас в нарядном кафтане и собольей шапке гордо сидел в седле, пыжился да глуповато улыбался. А меж тем, оглядывал богатое подворье и примечал за Нестором Зотовым: тот сиял, как начищенная полушка, но опасливого взгляда не укрыл.

Пока дядька Пётр заливался соловьем, исполнял свадебный обряд, Влас и успел все разглядеть да понять. Нестора не принял простой люд: глядел на него сторожко и шептался. Лавра, боярича наследного, и вовсе не было на крыльце дома, а стало быть, упрятали. Так и разумел Власий, что просто-то и не будет. Сделал вид, что щурится на солнце яркое и обернулся к ближникам своим – Прохе и Ерохе. Они коней остановили поодаль, прикинувшись простыми ратными, гоготали да дурачились. Но вострый взгляд Прохи шарил беспрестанно по двору, выискивал в толпе боярича Лавра.

Пока народ гомонил и шутковал, Влас приметил, что нет на обряде ни Терентия, ни Фадея Зотовых, дядьев невестиных, то и показалось чудным. А вот за спиной Нестора стоял истуканом крепкий ратный. Влас за него уцепился взглядом, все не мог уразуметь, что не так? А уж миг спустя и понял – не местного корня. Волос совсем светлый, стать дюже гордая, а глаза прозрачные, будто рыбьи. Чистый лях!

Понял боярич, что Неська не гнушается таким приятельством и задумался. Если и проскакивали до сего дня мыслишки о дружбе меж Нестором и Сомовыми, то вмиг и пропали. Осталась токмо одна – выкрасть Лавра, как и говорено, а уж потом вернуть парнишке и дом, и боярское звание. Верный союзник завсегда дорог. А вот ляшкий друг Неська – близкая беда.

Влас оглядывал народец местный, примечал. Увидал девок, что жались к стене хоромины. Средь них уж дюже заметной был одна – стати особой. Коса долгая, глаза жемчужной серости. Лик такой красоты, что и смотреть-то боязно: лоб гладкий, щеки румяные, губы полные. Летник нарядный не скрывал ни спелой груди, ни тонкого стана. Опричь нее все остальные девахи вроде бы и незаметны.

Влас мазнул по ней взглядом, только и всего. С юности не любил красавиц, а все потому, что знал – краса девичья цветет ярко, но отцветает скоро. В девках искал иного, а чего и сам бы не ответил. Может, шутливости, может, умишка вострого или иного чего.

Пока девок смотрел, припомнил о том, как задружился с Прохой и Ерохой. И Аннушку Сыромятову…

Красоты была невиданной, через нее все и сложилось. Аня привечала боярича Власа, пятнадцатилетнего среднего сынка богатого рода Сомовых. А меж тем, не обделяла улыбкой и Прохора Средова, и Ерофея Глуздова. Утром одному улыбалась, днем с другим шушукалась, а вечером с третьим у ворот болтала. Ребята все молодые, да ярые. Упирались: всяк к себе Аню тянул. Она выбрала Власа, обещалась любить и его стать, а другим днем Влас застал ее с Ерохой за бабьим теремом: целовались жарко. Потом уж узнал, что и Прохе перепало.

Парни хоть и молодые-дурные, а смекнули, что Анюта ко всем с посулом. Сошлись летним вечером в дальнем углу Сомовского подворья и, спрятав гордость и злобу, сговорились разом отворотиться от Анны.

Через год выдали ее замуж за богатейшего боярина. Влас увидал ее малое время спустя и не узнал: глаза потухли, лик обвис, а сама она походила на квашню, что ежедённо замешивала в кадушке стряпуха Ефимия.

Пока Влас вспоминал времена давние, дядька Пётр умолк, и принялся за ответные речи Нестор Зотов:

– Гостям дорогим завсегда рады! – ощерился улыбкой Нестор. – Давно уж поджидаем. Невеста извелась в тоске по такому-то жениху. Заходите гости, угощения отведайте.

Поклонился-приветил и рукой поманил.