Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 116
Перейти на страницу:

Сверхкритические умы пробовали и эту страницу «Жития Кирилла» прислонить к какому-нибудь агиографическому прототипу, для чего, в поисках схожих сновидений, тщетно перелистывали сочинения и жития ранних Отцов Церкви.

И конечно же захотели усмотреть трафарет и в таком вроде бы совсем уж безобидном сообщении: «Когда же отдали его в учение книжное, успевал в науках больше всех учеников благодаря памяти и высокому умению, так что все дивились».

Или сами эти критики никогда ни в чём не успевали?

…Уже в ранние (солунские) школьные годы Константин открыл для себя книгу, которая стала для него на всю жизнь одним из самых драгоценных чтений. Это были творения святого Григория Богослова Назианзина. Наравне с Иоанном Златоустом и Василием Великим Григорий входил в троицу самых почитаемых, великих Отцов Церкви. Как и Василий, он был родом из Каппадокии, песчано-каменистой полупустыни в самой сердцевине Малой Азии.

Если Иоанн и Василий прославились, прежде всего, как создатели литургических служб, по которым жила изо дня в день, из года в год Восточная церковь, если они оставили после себя целые тома проповедей, толкований на книги Нового и Ветхого Завета, если слово их было внятно и ясно каждому — от епископа до человека, впервые входящего в церковь, — то писания Григория поначалу могли показаться странно тихими, чересчур закрытыми, будто автор их никак не мог преодолеть природной застенчивости.

Но нужно было вчитаться в многочисленные письма Назианзина, обращенные к сподвижникам, друзьям, ученикам, в его полемические трактаты, где не было громов и молний в адрес недостойных, но была, во всей стройной развёрнутости доводов, неопровержимая правота, наконец, вчитаться и в его стихотворения и поэмы, чтобы подчиниться ему надолго или навсегда.

В своих стихах Григорий был разнообразен необыкновенно: то живописал суровое монашеское пустынножительство в окружении гор, лесов и потоков:

Горем глубоким томим, сидел я вчера, сокрушённый,
В роще тенистой один, прочь удалясь от друзей.
Любо мне средством таким врачевать томление духа,
С плачущим сердцем своим тихо беседу ведя.
Лёгкий окрест повевал ветерок, и пернатые пели,
Сладко дрёмой с ветвей лился согласный напев,
Боль усыпляя мою; меж тем и стройные хоры
Лёгких насельниц листвы, солнцу любезных цикад,
Подняли стрекот немолчный, и звоном полнилась роща;
Влагой кристальной ручей сладко стопу освежал,
Тихо лиясь по траве. Но не было мне облегченья:
Не утихала печаль, не унималась тоска…

То, будто ножом, рассекал каппадокиец существо своё, бесстрашно всматривался в тёмные закоулки души, ища источник постоянных смут и наваждений:

По плоти я девственник;
но не знаю ясно,
девственник ли я в сердце.
Стыд потупляет глаза,
а ум бесстыдно подъемлет их вверх.
Зорок я на чужие грехи
и близорук для своих.
На словах я небесен,
а сердцем прилепнул к земле…

А когда маленький Константин отыскивал у Назианзина строки о его матери, он с волнением узнавал в том описании свою родительницу:

Матерь моя, от отцов унаследовав богоугодную Веру,
и на детей своих наложила цепь сию золотую.
В образе женском нося сердце мужское,
она для того лишь к земле прикасается и печётся о мире,
чтобы всё это, и саму здешнюю жизнь,
преселить в жизнь небесную…

Не меньшее волнение возбуждала в Константине та искренность, с которой святитель Григорий повествовал о своём сокровенном сновидении: «…Среди глубокого сна было мне такое видение, легко воспламенившее во мне любовь к девственности. Мне представлялось, что подле меня стоят две девы в белых одеждах, обе прекрасные и одинаковых лет… Увидя их, я очень обрадовался, ибо рассуждал, что они должны быть много выше простых земнородных. И они полюбили меня за то, что я с удовольствием смотрел на них; как милого сына целовали они меня своими устами; а на вопрос мой, что они за женщины и откуда, отвечали: "одна из нас Чистота, а другая — Целомудрие. Мы предстоим Царю Христу и услаждаемся красотами небесных девственников"».

Читая Григория, мальчик будто отрывался от земли, парил вместе с поэтом, и в душе его рождались робкие слова благодарности святому наставнику. Они потекли однажды, строка за строкой, будто из малого, ещё робкого молитвенного родничка:

О Григорий, телом — человек, а душой — ангел!
Ты, будучи телом человек, явил себя ангелом.
Уста твои, как один из серафимов,
Бога прославляют
и всю вселенную просвещают
правой веры наставлением.
Так же и меня прими,
припадающего к тебе с любовью и верою,
и будь мне просветителем и учителем.

Так написал Константин едва ли не первое в своей жизни стихотворение.

«Только научи меня…»

Нет ребёнка, который бы, едва научась говорить, не задумывался о том, почему именно такими словами, а не другими называют люди друг друга или то, что их окружает. Почему мать — это «мать»? А вода — «вода»? А огонь — «огонь»?.. Почему и когда так произошло? Люди ли договорились, что будут всё окружающее называть именно такими словами, или кто их надоумил? И почему те, что говорят на чужом языке, — латиняне или славяне — придумывают для себя или получают от кого-то совершенно другие слова?

Этимологией — поиском первосмыслов речи — человек увлекался с древнейших времён, не догадываясь, что когда-нибудь увлечение станет наукой. Этимологическое любопытство, этимологическое беспокойство врождены человеку. Во всём, с чем он ежедневно имел дело, он видел проявление причин и последствий. Удар камня по пальцу вызывает боль. Причиной пожара бывает молния. Солнечный жар причиняет засуху, жажду и сонную одурь.

Но где причины слов? Лишь в некоторых случаях они заявляют о себе. Произнося слова «свист», «грохот», «вой», «кукушка», «скрипит», «мычит», «блеет», человек догадывался, что слова эти — более или менее похожие отражения звуков, услышанных извне. Как было бы просто, если бы все слова возникали как подражания внешним звукам. Но для большинства существующих слов звукоподражание не становится отчётливой причиной их рождения. «Небо», «земля», «море», «Бог», «свет», «слово», «смысл», «значение», «причина»… Великими смыслами держится понимание между людьми. Но какой силой держатся из века в век сами смыслы? Только ли властью привычки: давайте, мол, условимся говорить так и не будем задумываться больше над тем, почему именно так, а не иначе мы говорим.

Ребёнок, то и дело вопрошающий взрослых о смыслах слов, чаще всего не получает ответов. Его вопросы вызывают недоумение, ухмылки, какие-то косноязычные отговорки. От него отмахиваются, как от надоевшей мухи. И он сам в конце концов устаёт спрашивать, вздыхает и внутренне сокрушается: ну, почему же ничего этого ни от кого невозможно узнать? Разве он спрашивает о чём-то запретном, чего вообще знать не должно никому?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 116
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?