Свинцовый шторм - Сергей Зверев

Слов у Вострецова не нашлось – он просто тихо завыл на одной бесконечной ноте. Из глаз по грязным щекам стекали неведомо откуда взявшиеся в обезвоженном организме редкие слезы. Такого унижения прапорщик в своей жизни, пожалуй, еще не испытывал. И теперь как-то сразу стало понятно, что это только начало…

Вострецов не знал, сколько прошло времени после посещения чернокожего амбала – час, два или сутки. Боль сменялась туманным полуобмороком, на смену провалам в какой-то черно-серый бред снова приходила боль. И жажда – всепоглощающая и ежесекундная. Теперь прапорщик точно знал, что рассказы о слонах, в которых говорилось о том, что могучие великаны от жажды просто сходят с ума, не врали.

«Странно, – думал Вострецов, – сто лет прошло, и вот вспомнилось… И я скоро так… И никто и никогда не узнает, что я сумасшедшим сижу в этом каменном мешке. Неужели меня так никто и не станет искать? Хотя какие уж тут поиски! Такая заваруха началась… Кто б еще толком разъяснил, кто и кого мочил в этом перевороте? Каждый день власть меняется – один черномазый князек другого душит-режет и попутно всех вокруг… Как там сказал капитан? «Все, Вострецов, кончается тут наша Советская власть! Да и не было ее никогда в этой дыре поганой. А теперь и вовсе местные отцы решили с нами раздружиться. Крысы ненасытные! В столице переворот, надо ноги уносить. Все подчищаем, что нельзя вывезти – уничтожаем, такой из Москвы приказ пришел. Действуй, прапорщик!»

А все-таки хорошо, что груз мы с тем парнем сбросить успели. Хотя… Если б вертолет «зилка» еще по дороге туда расстрелял, то, возможно, ты, прапорщик, сейчас тут и не мучился бы…»

…Из темно-серого тумана сначала выплыли чьи-то голоса, потом был кто-то в белом – наверное, врач, поскольку Вострецов почувствовал слабый укол в руку, а потом ему дали попить. Дали много вкусной, чистой и холодной воды! Вероятно, укол был каким-то наркотиком вроде промедола, поскольку боль сразу затихла и спряталась где-то глубоко-глубоко… А потом был допрос.

Чернокожий мужчина в довольно-таки приличном костюме присел рядом с нарами на принесенный стул и начал задавать вопросы – на почти правильном русском, но с жутким акцентом.

– Ваше имя? Национальность? Звание и должность? Номер воинской части?

– Иванов Петр Сергеевич, русский, вольнонаемный водитель, – едва слышно отвечал Вострецов первое, что приходило на ум.

Черный внимательно посмотрел прапорщику в глаза, задумчиво покивал, затем неприязненно поджал губы и что-то негромко сказал стоявшему за дверью охраннику, после чего прикурил сигарету и вышел из камеры.

Били прапорщика недолго, но со знанием дела – очень жестко и больно. Правда, закончилось все довольно быстро – опять навалилось спасительное беспамятство после того, как охранник с улыбочкой раздавил Вострецову кисть больной руки…

Когда его привели в чувство и черный снова начал задавать свои вопросы, прапорщик на все ответил правильно, ничего не утаивая. Кроме одного – куда и зачем он ездил во время своей последней поездки и что за груз был в кузове сгоревшего «ЗИЛа». На все попытки черного выяснить что-то новое отвечал, что ездили по приказу начальства за продуктами в близлежащие деревни…

Удача – дама ветреная и ради каприза иногда может заглянуть в самые неожиданные места. Видимо, именно поэтому однажды в камеру к уже немного окрепшему Вострецову пришли непонятные люди с аппаратурой. Прапорщика – или, как его теперь именовали, «уоррент-офицера» – спешно помыли, переодели в чистый камуфляж и сделали несколько снимков. Через день-другой эти снимки появились в местных газетах в сопровождении соответствующих комментариев, в которых рассказывалось о «военных специалистах из СССР и о наглом вмешательстве «красных» во внутренние дела африканских республик».

В следующий раз Удача заглянула в темную нору прапорщика в лице тюремного электрика, который чуть позднее сообщил о пленнике в представительство Международного Красного Креста. А уж из кабинетов представительства информация отправилась прямиком в западные газеты и в соответствующие кабинеты, расположившиеся в Москве. Москва, до сих пор получавшая на все запросы стандартные отписки, в которых власти ЮАР отрицали наличие в ее тюрьмах каких-либо пленников из России, наконец-то получила достоверную информацию и могла предпринимать какие-либо действия по освобождению Вострецова. Дело осложнялось еще и тем, что между ЮАР и СССР дипломатических отношений не было – все переговоры велись, что называется, через третьи руки…

Этот ноябрьский день Вострецов запомнил на всю жизнь. И во время полета в «Боинге», который доставил прапорщика в аэропорт Лусаки, и в самом аэропорту, где к тому времени уже совершил посадку советский «Ту-154», Вострецова не покидало всепоглощающее чувство тревоги пополам с неистовой, рвущей душу надеждой, готовое в любую секунду уступить место страшному отчаянию. В мозгу билась лишь одна повторяемая как заклинание мысль: «Только бы не сорвалось! Господи, господи, ну что тебе стоит, а? Помоги! Пусть все пройдет нормально…»

Мрачноватый мужчина из представительства Красного Креста, сочувственно посматривавший на изуродованную руку русского «уоррент-офицера», негромко инструктировал за несколько минут до обмена:

– Когда поравняетесь с пленником, которого ваши соотечественники решили обменять на вас, вам следует обменяться с ним рукопожатием. Все-таки в какой-то мере он помогает вам вернуться на родину.

– А кто он, этот пленник? – Вострецов прищурился, пытаясь рассмотреть группу людей, стоявших неподалеку от трапа, подогнанного к борту «Ту-154».

– Боевой летчик юаровских ВВС. – В голосе мужчины отчетливо слышалось некое уважение – вероятно, африканскому летчику он тоже по-своему сочувствовал. – Кажется, его сбили где-то над Анголой.

– Понятно. – Слово это из уст прапорщика прозвучало отрывисто и сухо.

Руки летчику Вострецов, естественно, так и не подал – много чести для убийцы, видел прапорщик их работу! – и молча прошел мимо. Лишь мимолетным неприязненным взглядом мазнул по вполне обычному европейского типа лицу, на секунду уловив интерес и любопытство во встречном взгляде, и на предательски ослабевших, дрожащих ногах поспешил к своим, уже поджидавшим прапорщика с бутылкой шампанского в руках…

«Вот только бы не заплакать…» – приближаясь к советскому самолету, мысленно твердил Вострецов новое заклинание. Не заплакать, черт возьми, не получилось…

В Москве шампанского уже не было, зато была черная «Волга» со шторками, поданная почти к самому трапу лайнера. Что за неприметной внешности мужики поджидали Вострецова у подножия трапа, догадаться было нетрудно. Как говаривали в армии: «КГБ – он и в Африке КГБ!»

На дворе стоял уже далеко не тридцать седьмой, и Вострецов отделался довольно легко по его понятиям: из армии уволили-комиссовали, дали какую-то смешную пенсию, а чуть позже и небольшую квартирку – повезло. Потом неожиданно появился тот самый капитан – теперь уже с майорскими звездочками на погонах, – и долго расспрашивал о том, как оно все было? в стенах лефортовской тюрьмы. Узнав, что о грузе Вострецов рассказал «правильную» версию, облегченно вздохнул, успокоился, пообещал при случае любую помощь и… исчез навсегда.