Опальные воеводы - Андрей Богданов

Не посрамил Андрея Михайловича его родной брат — первым взошёл на стену по лестнице, и другие храбрые с ним. В полчаса отбили воины, стоя открыто под стенами, казанцев от бойниц стрелами и пулями, вломились в окна надвратной башни, рубясь и колясь с неприятелем, а из башни попрыгали вниз, к крепостным воротам. Не останавливаясь — хотя немало утрудились в тяжёлой броне, а многие имели уже раны — полезли храбрые ратоборцы за отступившими казанцами на высокую гору к ханскому двору.

Мало было храбрецов, из них девяносто восемь полегли в бою за гору. Бились более четырёх часов. Не раз мужественные казанцы хотели сбросить ратников Курбского с горы крутой, сильно налегали на них сверху от ханского двора, однако устояли русские воины. Осталось с Андреем Михайловичем меньше полутораста ратников, а казанская сила затворилась на ханском дворе, числом до десяти тысяч. Тогда пришло на полк Правой руки последнее испытание.

Умыслили казанцы не даться живыми в руки неприятелей, любой ценой хана своего спасти. Видели они, что на крутой горе русских бьется мало, бросили все и пошли вниз по узкой улице напролом.

Не могли стоять люди Андрея Михайловича против такой отчаянной силы, отступали, храбро рубясь, до самых ворот. Здесь обернулся князь Курбский к своим ратникам и крикнул:

— Если спасётся хан, устоит и ханство: тогда напрасна вся кровь!

Поднатужились храбрые воины, стали в воротах насмерть. Держали они ворота, пока не пришли на помощь два свежих полка. Бились в воротах — завалили телами ворота высокие, бились у башни — сравнялась гора трупов с великой башней. Прошли казанцы по трупам на башню, поставили там хана и закричали:

— Хотим малого времени на разговор!

Велел Андрей Михайлович своим на время остановиться, казанцы же сказали такие слова:

— Пока стоял юрт и главный город, где престол царев был, стояли и мы насмерть за царя и Отечество. Ныне отдаём вам нашего царя живьём — ведите его к своему царю. А сколько осталось нас — выходим на широкое поле испить с вами последнюю чашу!

С тем отдали русским хана Еди-Гирея с сановниками его и вновь начали битву. Они не сражались больше за ворота, но попрыгали со стены и пошли прямо через Казанку-реку — хотели пробиться через князь-Андреев стан теми бойницами, где стояли шесть огромных пушек. Но не дремали пушкари — ударили враз изо всех этих пушек.

Тогда казанцы прошли вдоль реки ниже на три лучных перестрела, скинули тяжёлое оружие и бросились в реку. Осталось их всего тысяч шесть или меньше. Первые, перейдя реку, не побежали в лес, но натянули луки и положили стрелы на тетивы. Другие, за ними перейдя, одевались вновь в броню и становились в строй. Затем, готовые к битве, пошли от Казани плотным полком, длиной на два полета стрелы. В городе царское войско шумно праздновало победу.

Видел это князь Андрей Курбский, начал собирать людей и, добыв коней за рекой у своих станов, поскакал на казанцев с двумястами всадниками, больше собрать не мог. Хотел он рассечь неприятельский полк, коего хвост ещё не вышел из реки, и всех раньше врезался в казанский строй. Он запомнил в горячке сечи, что трижды врубался в татарский полк, а на четвёртый раз, тяжко израненный, повалился с убитым конем в середине того строя, надолго потеряв сознание.

Очнулся он нескоро и увидел себя лежащим среди трупов, с плачущими над ним, как над мёртвецом, слугами дома Курбских. Крепок был праотеческий доспех князя, и все же чудом остался он в живых. Потом уже узнал Андрей Михайлович, что две сотни благородных всадников, поскакавших вслед за ним на чело казанского полка, шарахнулись от густо летящих стрел, напугались глубины строя неприятельского и отвернули в стороны, только потершись возле него.

Князю сказывали, что позже подоспел к казанскому полку его брат, тот, который первым взошел на стену. Уже посреди поля застал он полк и врезался в чело его на всем скаку столь храбро, что и поверить трудно. В войске говорили, что дважды проехал он сквозь ряды татар, рубя направо и налево и крутясь посреди них на коне. Когда в третий раз врезался он в казанский полк, помогал ему какой-то благородный воин и они вместе разили басурман. Царские же войска смотрели на это со стен.

Сильно был изранен Андрея Михайловича брат: пять стрел торчало у него в ногах, помимо иных ран. Но был он столь крепок сердцем, что, когда пал под ним конь, взял у одного царского слуги другого коня, пренебрегая жестокими ранами, снова нагнал басурманский полк и рубил его вместе с подоспевшими воинами до самого болота. Очень любил князь Андрей своего брата, жизнью хотел бы заплатить за его здоровье… Но умер брат на другой год, верно, от тех казанских ран.

А в тот великий день, 2 октября 1552 года, в городе Казани и станах вокруг ликовали ратоборцы. На горе в последних лучах заката красились кровью муравленые башни мечетей. На луговину, где лежал Андрей Курбский, на болото, через которое ушли последние защитники Казани, на чёрный лес, принявший в себя разгромленный, но не побежденный полк, опускалась ночь[5].

* * *

Тьма наваливалась и на юрьевский замок. Вместе с почерневшим туманом она лезла в бойницы рыцарского зала, заставляя людей ещё теснее придвигаться к камину.

«Когда же это началось? — думал Андрей Михайлович, перед мысленным взором которого уже стояли другие картины, более жуткие, чем всё, что он видел в своих многочисленных боевых походах. Сёла, вернее бывшие сёла, зияющие чёрным пепелищем. Мёртвые крестьяне: мужчины, женщины и дети, от старцев до грудных младенцев, — порубленные саблями, взорванные порохом, распятые, повешенные… Трупы, валяющиеся среди зарезанного скота и птицы. Царь не оставлял ничего живого в богатых селах и областях, виновных в том, что их хозяева — бояре и дворяне — были без суда и без вины зверски замучены, оклеветаны или просто подвернулись под пьяную руку. — Бог весть!..»

Князь закрыл глаза рукой, но перед ним ещё ярче стали лица героев Казанского взятия, их сверкающие радостью глаза, их готовность к богатырским подвигам за Святорусскую землю. Сколько их осталось? Лучшие гибнут первыми. В темнице Михаил Воротынский и Иван Большой-Шереметев. На обоих заведены «изменные» дела. Братья их, храбрые воеводы Александр и Никита, замучены. В тюрьме Дмитрий Иванович Курлятев с сыном и иные многие. В самой Думе из 55 человек осталось 42, а что будет дальше — лучше не представлять и не видеть.

Помимо воли всплывали перед Андреем Михайловичем картины московских казней, колёса с переломанными телами, окровавленные плахи, искалеченные тела на кольях, распятые с содранной кожей, расстрелянные женщины, сваленные в кучу младенчики. В отрубленных головах узнаются черты храброго воеводы Даниила Адашева с 12-летним сыном, Фёдора, Алексея и Андрея Сатиных, молодого Дмитрия Овчинина, князя Василия Фуникова. Вот стародубский наместник и воевода Василий Шишкин, убитый после того, как у него на глазах растерзали жену и двух дочерей.

Вот спасенный от лютой муки верой в Господа ещё жив и поёт канон Христу посаженный на кол князь Дмитрий Шевырёв…