Античные хроники - Валентин Леженда

«Ладно, — подумал Гефест, — что-то я в этой рубке сильно засиделся, пора переходить к решительным мерам».

Подумав так, кузнец не спеша встал с кресла, потянулся, сладко зевнул, как бы невзначай подойдя к одной из панелей на стене рубки, за которой располагались узлы питания всей корабельной электроники.

Гефест знал, что бортовой компьютер сейчас внимательно за ним следит через маленькие незаметные видеокамеры под потолком.

Достав отвертку, заговорщик стал невозмутимо откручивать серую крышку панели. При этом сын Зевса напевал себе под нос какую-то очень незамысловатую мелодию, давая тем понять, что он ни перед чем не остановится в осуществлении своих далеко идущих планов.

— Эй, ты что это делаешь? — спросил бортовой компьютер, здорово занервничав.

Гефест продолжал петь. Серая панель легко снялась со стены. За ней обнаружились многочисленные провода, по некоторым бежали разноцветные огоньки, перегонявшие электрическую кровь от одного агрегата звездолета к другому. Тут же были видны и микросхемы центрального мыслительного блока бортового искусственного интеллекта.

Гефест спокойно извлек из кармана на груди рабочего фартука небольшой плазменный паяльник.

— Эй, да ты что? — истошно завопил женский голос. — Погоди, может, договоримся?

Гефест выключил паяльник. Этого вопроса он ждал с того самого момента, как зашел в корабельную рубку.

* * *

— Сюда, — решительно скомандовал Фемистоклюс, сворачивая налево.

Новый коридор был ярко освещен и очень сильно напоминал тот, где в просторном помещении сидели могущественные богини судьбы — мойры.

— Ла-ла-ла-ла-а-а-а… — отчетливо раздалось откуда-то из глубины коридора.

— Слышишь, поет. — Фемистоклюс многозначительно потряс над головой указательным пальцем.

— Кто поет? — испугался Алкидий.

— Зевс. — Рыжебородый выглядел до неприличия довольным.

— А ты уверен?

— Уверен.

— С чего это он, интересно, так надрывается? — с подозрением поинтересовался Алкидий.

— Наверное, у него настроение хорошее, — предположил Фемистоклюс.

— Ну что ж, — Алкидий грустно вздохнул, — сейчас мы ему это самое настроение сильно подпортим.

Друзья очень надеялись, что у Тучегонителя не окажется под рукой его ужасного молниеметателя, иначе…

Иначе даже сказать «привет» они не успеют.

— Ту-ту-туру-туру-ру… — продолжало доноситься где-то совсем уж рядом.

— Действительно очень похоже на Зевса, — мрачно кивнул Алкидий.

Пока что им опять везло.

Черные полосы судьбы сменялись белыми с поражающей воображение частотой. Вот только… На какую полоску придется их встреча с Громовержцем? Алкидий судорожно сглотнул.

— Идем. — Фемистоклюс грубо поволок приятеля в конец ярко освещенного коридора.

Немелодичное вытье Зевса доносилось из-за самой последней двери.

Греки переглянулись.

Было видно, что и Фемистоклюс здорово трусит, хотя совсем недавно хорохорился и гневно размахивал кулаками, утверждая, что бояться Тучегонителя им совсем не следует.

— Трам-папам-папам-папам… — взвыло за дверью. Друзья вздрогнули.

— Ну, с Кроновой помощью, — прошептал Фемистоклюс, решительно подойдя к двери.

Дверь бесшумно ушла в сторону, приглашая войти. Это было странно, но только не на Олимпе. За дверью взорам греков открылось просторное жилое помещение, в котором царил потрясающий бардак.

На полу была разбросана всевозможная одежда. Одна из набедренных повязок почему-то висела на потолке, непонятно за что там зацепившись. Разноцветные туники были скомканы до такой степени, словно их кто-то с ненавистью топтал ногами. Валявшихся в беспорядке сандалий греки насчитали двенадцать пар, причем почему-то большая их (сандалий) часть оказалась левыми.

Странной формы пуфики и большая просторная кровать медленно плыли по воздуху, паря без видимой опоры над заваленным одеждой полом.

— Что здесь произошло? — подавленно прошептал Алкидий.

— Это жилище Зевса, — благоговейно пояснил другу Фемистоклюс, понимая, что сейчас они видят то, что для глаз смертных совсем уж не предназначалось.

— Трули-трули-тру-лю-лю… — раздалось за спинами обмерших греков, — теплый душик я люблю…

Приятели медленно обернулись.

За их спинами обнаружилась еще одна дверь, из-за которой пение Зевса, собственно, и доносилось. Помимо пения Громовержца из-за этой самой двери слышался еще какой-то странный шум, словно там шел ливневый дождь.

Греки снова переглянулись.

Дверь перед ними быстро ушла вверх.

На пороге, окутанный клубящимся паром, стоял ухмыляющийся владыка Олимпа. Голый и с молниеметателем наперевес.

— Ага, — довольно пробасил Зевс, — попались… Что и говорить, более идиотского положения не придумаешь.

Для того чтобы в полной мере оценить все описанные ниже события, нужно начать с самых, как говорится, истоков.

Знаменитый поход алко… то есть, простите, аргонавтов являлся одной из важнейших вех истории Древней Греции.

Да кто сейчас не знает Ясона?

Покажите мне этого человека. Я хочу на него посмотреть.

Э… да отойди ты, убогий, отойди, не видишь, что ли, — я написанием исторического опуса занимаюсь. Чего? Не понимаю я твое мычание, мне оно ни о чем не говорит. А, так ты немой? Так бы сразу и сказал, что немой, а то мычишь тут, как бык безрогий. Немой, значит.

М-да… и ноги правой нет, и глаз левый черной повязкой перевязан.

Да что ты ко мне пристал, а ну пошел отсюда! Что ты мне тут на песке чертишь? Ага, значит, ты не знаешь, кто такой Ясон. Это ж надо, три ошибки в имени героя сделал.

(Изложено по эпической элегии Софоклюса «Алконавты и золотое руно». — Автор.)

Тебя где, братец, грамоте учили? В местном питейном заведении? На, держи монетку, выпей за мое здоровье и за здоровье алко… гм… аргонавтов.

Что?!!.

Ты не знаешь, кто такие аргонавты?!!

Ну, приятель, ты даешь! Откуда же ты, бедолага, свалился, не из колесницы бога Гелиоса, случайно?

Ну да ладно, добрый я сегодня. Погода хорошая, море вон какое, красотища!

В общем, слушай…

В некоем древнем минийском Охренене в Беотии правил некогда сын бога ветра Эола, царь Афамант. Нет-нет, Охренен — это не ругательство, это такой древний город. С хорошим чувством юмора были эти минийцы.