Поручик Ржевский и дама с солонкой - Иван Гамаюнов

вам о событиях того вечера, вы бы хлопнули себя по лбу и сказали: «Конечно же, я там был».

– Не стану хлопать себя по лбу, – сказал Тутышкин, но Ржевский как будто не слышал:

– У Карамзина в сочинении было кое-что про Рюрика, и вот когда чтение дошло до того отрывка, я объявил всем собравшимся, что Ржевские ведут свой род прямо от Рюрика.

– Не присутствовал, к сожалению, на том вечере, – повторил собеседник, а Софья Петровна, явно подстреленная Амуром, в очередной раз бросила на поручика одобрительный взгляд.

– Великая княгиня, – продолжал болтать Ржевский, – тогда улыбнулась мне и сказала: «Историю вашего рода мы в другой раз послушаем».

– Очень интересно, – произнёс Тутышкин, – но моя жена устала и как раз перед вашим приходом просила меня отвести её в буфет.

– О! Я сам принесу Софье Петровне из буфета всё, что она пожелает.

– Можете не утруждаться.

– Но я ещё не рассказал вам историю своего рода!

Отставать от этой пары поручик не собирался, так что, следуя за ними в сторону буфета, болтал без умолку:

– У Рюрика было двое братьев. Один с синими усами…

– С синими усами? – удивлённо переспросила Софья Петровна.

– Да, сударыня, – тут же кивнул Ржевский, довольный, что смог увлечь даму беседой. – Его же так и звали – Синеус. А другой Рюриков брат имел усы самые обычные… но был он, правду сказать, плохо воспитан и вообще свинья.

Поручик выразительно посмотрел в сторону мужа Софьи Петровны, давая понять, что о плохих манерах заговорил не случайно, и Тутышкин, кажется, понял. И даже предпринял контратаку.

– А какого же цвета были его «самые обычные» усы? – спросил он, приглядываясь к усам поручика. – Может, рыжие?

– Нет, совершенно точно не рыжие, – возразил Ржевский. – Светлые… или тёмные, – поправился он, глядя на усики своего собеседника. – И был этот брат не только свинья, но и вор!

– Да отчего же вор? – Тутышкин явно не ожидал такой дерзости. Мгновение назад он решительно шествовал с женой в сторону буфета, а теперь резко остановился. – Объяснитесь, поручик.

– Да оттого, что имя у него такое было, – непринуждённо отвечал Ржевский.

– Не понимаю вас.

– Так звали же его Фрувор, – улыбнулся поручик. – Только вслушайтесь в это имя: Фру-вор.

Тутышкин, судя по всему, решил сделать вид, что не понял прозрачного намёка:

– Вы как-то странно выговариваете звук «т». Насколько мне известно, второго Рюрикова брата звали Трувор.

– Нет, Фрувор! – настаивал Ржевский.

– У Карамзина так написано.

– А откуда вы знаете, если сами говорили, что на том вечере, когда Карамзин читал своё сочинение, вас не было?

– Я книгу купил. Вот и знаю.

– То есть вы утверждаете, что история моих предков вам известна лучше, чем мне? – нарочито рассердился Ржевский. – Нет, милостивый государь. Мне лучше знать! Фрувор – так звали этого мерзавца! Потому что на любые слова он презрительную рожу корчил. Вот как вы сейчас. И отвечал так, знаете, недовольно, с фырканьем: «фру-фру-фру». Как свинья! И руки имел загребущие. Вор, короче говоря. Но, слава Богу, род Ржевских не от него произошёл, а от Рюрика, который был человеком во всех отношениях порядочным.

Тутышкин, кажется, дар речи потерял – настолько поразился наглостью собеседника. Поэтому Ржевский решил, что сейчас самое время нанести решающий удар:

– Господин, Фруфрышкин, позвольте пригласить вашу супругу на следующий танец.

И в этот самый миг Фортуна, незримо присутствующая при разговоре, снова рассмеялась, потому что из толпы вынырнул какой-то хлыщ в чёрном фраке, пошитом весьма недурно.

– Ах, вот вы где! – воскликнул хлыщ, обращаясь к Софье Петровне. – Надеюсь, вы помните, о прекраснейшая из всех замужних фей, что обещали мне эту кадриль?

Заиграл оркестр, а значит, всем, кто собирался сейчас танцевать, не следовало мешкать.

Брюнетка виновато посмотрела на поручика и с нарочито приветливой улыбкой подала руку хлыщу, однако Ржевский, конечно же, не думал сдаваться:

– А на следующую мазурку я могу вас пригласить? – спросил он.

Брюнетка печально покачала головой.

– Увы, поручик. Этот танец уже обещан.

– А на котильон {1}?

Карие глаза дамы, казалось, умоляли о прощении:

– Этот танец я тоже обещала.

– Но я продолжаю надеяться, что свободно хоть что-то! – Ржевский заслонял хлыщу дорогу, не давая увести даму.

– Оставьте надежду, поручик. – Софья Петровна достала из ридикюля записную книжку и открыла, а Ржевский впился взглядом в строчки, изучая имена своих врагов.

Правда, всё прочесть не успел, да и почерк у дамы был не слишком разборчивый, поэтому, когда книжка захлопнулась и отправилась обратно в ридикюль, в памяти осталось немногое:

«Кадриль – Петушкевич Александр. Вот как зовут этого хлыща во фраке!

Гавот – Ру… может, Русинов, а может, Русаков.

Снежная буря – чёрт его знает, кто там был записан.

Кадриль – Замовский Иван… а может, Зимовский.

Менуэт – опять Петушкевич!

Галоп – кто-то там на букву «Н» или «В». Неверов… или Веверов. Ну и почерк!

Вальс – не успел прочитать.

Кадриль – не успел прочитать.

Мазурка – Никодимов Пётр.

Котильон – Бенский Сергей».

И всё же этими обрывочными сведениями, добытыми с боем, Ржевский остался доволен и потому без сожаления смотрел, как Софья Петровна удаляется под руку с хлыщом, щеголяющим в чёрном фраке. Если узнал, с кем дама танцует мазурку и котильон, то можно действовать!

Баталия разворачивалась интересная. Крепость Софья издали постреливала глазами в осаждающего, метя в самое сердце, но не с целью убить – она лишь дразнила. А поручику, чтобы ворваться в эту крепость, следовало преодолеть неприятельский заслон. С одной стороны находился Тутышкин, а с другой… Как там было в предпоследней строчке Софьиных записей? Никодимов!

Обдумывая ход будущей баталии, Ржевский решил, что сначала надо атаковать именно того, кто застолбил себе мазурку, то есть Никодимова. После мазурки бал всегда прерывается банкетом, а кто танцевал с дамой мазурку, тот имеет право сопроводить прелестницу к столу и во всё время банкета сидеть рядом с ней. А муж… Муж – не воз груш, можно и подвинуть.

Вот почему, составляя план баталии, Ржевский мысленно обозвал Тутышкина пехотой, ведь она не считается большим препятствием для гусарской кавалерии. Зато Никодимов, пригласивший крепость Софью на мазурку, особенно если он офицер, да ещё